"Валерий Аграновский. Вторая древнейшая. Беседы о журналистике" - читать интересную книгу автора

Анатолий, честно говоря, мало. Разумеется, газеты, журналы - это да. А книги
редко: нет времени. Но если уж читает, то отдает предпочтение документальной
прозе, а не "бытовому роману", делая исключение только для классиков". В
"Начале": "А читает Василий, честно говоря, маловато. Разумеется, газеты,
журналы - это да. А книги редко: нет времени. Но если уж читает, то отдает
предпочтение документальной прозе..."
Короче, чистый плагиат - очень редкий в документалистике. Только другая
фамилия реально существующего человека, а все остальное - слово в слово.
Разные герои, а все у них одинаково, одно и то же читают, одно и то же едят,
озабочены одними проблемами, успехи одни и те же, говорят одинаковые слова и
думают тютелька в тютельку. При этом автор "Начала" не боится не только
самого плагиата, но, вероятно, и разоблачения - ни с моей стороны, ни даже
со стороны Василия Дыбаля и его ближайшего окружения!
Мне бы гордиться: и я сподобился, вышел в классики, если цитируют. А
тут еще в одном уважаемом издании, прослышав о случае редкого плагиата,
предлагают публично "пригвоздить" автора "Начала". Я же не только сам
отказался писать разоблачение, но и другим запретил. Потому что не гордиться
мне нужно, а краснеть: написал своего героя так, что получился не образ, а
костюм, пригодный на любую фигуру. Выходит, не заметил я в Анатолии
Пуголовкине ничего такого, что "не налезало" бы на Василия Дыбаля. Меж тем,
как известно, истинная типизация достигается за счет выявления непридуманных
индивидуальных черт. Факт - попробуй, укради! А вымысел - сколько угодно...
История поучительная. Возможно, я слишком строг к самому себе, и в
данном случае справедливее было бы говорить о беспардонности молодого автора
республиканской газеты. Но надо выносить и для себя уроки из чужих ошибок.
Какие же уроки вынес я? Во-первых, нельзя отрываться от действительности на
такое расстояние, которое ведет к усредненности образа, к стереотипу, вредит
правде и достоверности. Во-вторых, домысливать - не значит врать, это не
значит, что можно женить неженатого, убивать живого и воскрешать умершего;
вымысел и домысел проявляются прежде всего в отборе материала, в осмыслении
события, в эмоциональном настрое автора, в его позиции. Наконец, в-третьих,
уровень способностей литератора, его профессионализм играют не по-следнюю
роль в достижении неповторимой достоверности материала. Бездарно написанный
очерк куда легче плагиировать, нежели исполненный талантливо!
Сошлюсь на Н. Добролюбова, который пишет, имея в виду автора
разбираемого им произведения: "...Он не отдает себя на служение неправде и
бессмыслице не потому, что не хочет, а просто потому, что не может..." [7].
Подчеркиваю: не потому, что не хочет, а потому, что не может, так как для
истинного таланта характерно стихийное стремление к правде. Именно талант, а
не личная симпатия или антипатия автора есть лучшая гарантия того, что
произведение будет максимально приближено к истине. Примеров тому в истории
литературы предостаточно. Полагаю, что все они имеют прямое отношение и к
нам, документалистам, размышляющим о мере вымысла и домысла в наших очерках.
Однажды М. Галлай остроумно сказал: "Документальная повесть есть такая
повесть, в которой выведены вымышленные персонажи под фамилиями
действительно существующих людей" [8]. В этой шутке, несомненно, содержится
рациональное зерно: художественная документалистика не сковывает, а скорее,
развязывает фантазию автора! Роман о безногом летчике, согласитесь, выглядел
бы неправдоподобным, а документальная повесть, в которой, по сути дела,
выведен "вымышленный герой, но под фамилией действительно существующего