"Белла Ахмадулина. Много собак и собака " - читать интересную книгу автора

Массовка доигрывала роль, сидя кругом и глядя. Вдали оцепеневшего хоровода
стоял и смотрел большой старый пес.
- Плюнь, - сказал ему Шелапутов. - Пойдем.
Впереди был торчок скалы на отлогом берегу; еще кто-нибудь оглянулся,
когда нельзя, - Шелапутов провел ладонью по худому хребту - львиная шерсть
поежилась от ласки, и волна морщин прокатилась по шрамам и клеймам.
Сказал:
- Жди меня здесь, а завтра - уедем, - и, не оглянувшись, пошел искать
проводника.
Адрес был недальний, но Шелапутов далеко зашел в глубь расторопно
сгустившейся ночи, упираясь то в тупик чащобы, то в обрыв дороги над хладным
форельным ручьем. Небо ничем не выдавало своего предполагаемого присутствия,
и Шелапутов, обособленный от мироздания, мыкался внутри каменной
безвоздушной темноты, словно в погасшем безвыходном лифте.
Засквозило избавлением, и сразу обнаружилось небо со звездами и
безукоризненной луной, чье созревание за долгими тучами упустил из виду
Шелапутов и теперь был поражен ее видом и значением. Прямо перед ним, на
освещенном пригорке, стоял блюститель порядка во всеоружье и плакал навзрыд.
Переждав первую жалость и уважение к его горю, Шелапутов, стыдясь, все же
обратился к нему за указанием - тот, не унимая лунных слез, движением руки
объяснил, где.
Женщины, в черном с головы до ног, встретили Шелапутова на крыльце и
ввели в дом. Он еще не успел полюбоваться скорбным благородством их одеяний,
независимых от пестроты нынешнего времени, и лишь потом заметил, как с
легким шелковым треском порвалось его сердце, и это было не больно, а
мятно-сладко. Старик, главный в доме, и другие мужчины стояли вокруг стола и
окропляли вином хлеб. И Шелапутову дали вина и хлеба. Старик сказал:
- Выпей и ты за Алеко. - Он пролил немного вина на хлеб, остальное
выпил.
Как прохладно в груди, какое острое вино, как прекрасно добавлен к его
вкусу вольно-озонный смолистый привкус. Уж не рецина ли это? Нет, это
местное черное вино, а рецина золотится на свету и оскоминным золотом вяжет
и услаждает рот. Но все равно - здравствуй, Алеко. Мы всегда умираем прежде,
чем они, их нож поспевает за нашей спиною, но их смерть будет страшнее,
потому что велик их страх перед нею. Какие бедные, в сущности, люди. И не
потому ли они так прожорливо дорожат своей нищей жизнью, что у нее
безусловно не будет продолжения, и никто не заплачет по ним от горя, а не от
корысти?
Шелапутов выпил еще, хоть тревожно знал, что ему пора идти: ему
мерещилось, что трижды пошатнулась и погасла звезда.
- Так приходи завтра, если сможешь, - сказал старик на прощанье. - Я
буду ждать тебя с твоею Собакой.
Не потратив нисколько времени, одним прыжком спешащего ума, Шелапутов
достиг вздыб-ленного камня. Собаки не было там. Шелапутов не знал, где его
собака, где его лев, где он лежит на боку, предельно потянувшись, далеко
разведя голову и окоченевшие лапы. Три пулевых раны и еще одна, уже лишняя и
безразличная телу, чернеют при ясной луне. По горлу и по бархатно-му
свободному излишку шеи, надобному большой собаке лишь для того, чтобы с
обожанием потрепала его рука человека, прошелся нож, уже не имевший понятной
цели причинить смерть.