"Белла Ахмадулина. Много собак и собака " - читать интересную книгу автора

северная белизна. Обжигая ею пальчики, по ступеням поднималась мадам Одетта
в премилой душегрейке. На пороге ей пришлось остановиться в смущении:
- Ах! Прошу прощения: вы все еще не одеты и даже не вставши.
Галантный благовоспитанный Шелапутов как раз был одет во все свои
одежды и встал без промедления.
Мадам Одетта задумчиво озирала его голубою влагой, красиво
расположенной вокруг бдительных черных зрачков, знающих мысль, которую ей
трудно было выразить, - такую:
- Причина, побуждающая меня объясниться с вами, лежит в моем прошлом.
(Голубизна увеличилась и пролилась на щеку.) Видите ли, в Пыркине, лишенном
лоска и лишнего образования, есть своя тонкость. Его странные поездки в
город (влага подсохла, а зрачки цепко вчитались в Шелапутова) - это, в
сущности, путешествие в мою сторону, преодоление враждебных символов,
мешающих его власти надо мной. Он тяжко ревнует меня к покойному мужу - и
справедливо. (Голубые ручьи.) Но я хочу говорить о другом. (Шепот и
торжество черного над голубым.) Будьте осторожны. Он никогда не спит, чтобы
не умереть, и все видит. Пыркин - опасный для вас человек.
- Но кто это - Пыркин? - совершенно растерявшись, спросил Шелапутов и
вдруг, страшно волнуясь, стал сбивчиво и словно нетрезво говорить: -
Пыркин - это не здесь, это совсем другой. Клянусь вам, вы просто не знаете!
Там, возле станции, холм, окаймленный соснами, и чудная церковь с
витиеватыми куполами, один совсем золотой, и поле внизу, и дома на его
другом берегу. Так вот, если идти к вершине кладбища не снизу, а сбоку, со
стороны дороги, непременно увидишь забытую могилу, на которой ничего нет,
только палка торчит из-под земли, и на ней написано: "ПЫРКИН!"
Представляете? Какой неистребимый характер, какая живучесть! Ходить за
водкой на станцию, надвигать кепку на шальные глаза, на этом же кладбище, в
праздник, сидеть среди цветной яичной скорлупы, ощущать в полегчавшем теле
радостную облегченность к драке, горланить песнь, пока не захрипит в горле
слеза неодолимой печали, когда-нибудь нелепо погибнуть и послать наружу этот
веселый вертикальный крик: "ПЫРКИН!"
- Врешь! - закричал невидимый однофамилец нездешнего Пыркина. - Это
тот - другой кто-нибудь, вор, пьяница, бездельник с тремя судимостями! Все
спал, небось, налив глаза, - вот и умер, дурак!
Никто уже не стоял в проеме двери, не заслонял размороженный,
нестерпимо сверкающий сад, а Шелапутов все смотрел на заветный холм, столь
им любимый и для него неизбежный.
Дождавшись часа, когда солнце, сделав все возможное для отогревания
этих садов, стало примеряться к беспристрастной заботе о других садах и
народах, Шелапутов через калитку вышел на берег и увяз в мокрой гальке. Уже
затрещинами и зуботычинами учило море непонят-ливую землю, но, как ей и
подобает, никто по-прежнему ничего не понимал.
Из ничьего самшита, вырвавшегося на волю из чьей-то изгороди, лениво
вышел Гиго в полосатом свитере, снова не имеющий занятия и намерения. Далеко
сзади, закрыв лицо всей длиной руки, преломленной в прелестной кисти,
обмокнутой в грядущую мыльную беспечность, шла и не золотилась девочка
Кетеван.
Солнце, перед тем как невозвратимо уйти в тучу, ударило в бубен
оранжевой шерсти, и Рыжий скрестил передние лапы на волчье-козьей
темно-светлой шее. Сооружение из него и Ингурки упрочилось и застыло.