"Михаил Ахманов. Пятая скрижаль Кинара (Принц вечности) ("Хроники Дженнака" #2) " - читать интересную книгу автора

Интересно, думал Дженнак, вспоминая страшный шторм у лизирских
берегов, интересно, сам ли О'Каймор, старый хитрец, сочинил эту песню?
Часть слов, как помнилось ему, в самом деле принадлежала рокаварскому
тидаму, и взяли их из послания, что передал О'Каймор барабанным боем с
"Тофала" на другие корабли - тогда, когда буря закончилась, небеса
очистились и ветер стих. Но остальное являлось позднейшим добавлением то ли
самого О'Каймора, то ли его навигаторов и прочих кейтабских мореходов,
склонных к преувеличениям и фантазиям не меньше, чем Амад Ахтам, сын Абед
Дина, сына Ахрама Алии, сказитель-бихара из Страны Пустынь.
Многое ли было добавлено и кем? Кто ведает... О'Каймор скончался в
Ро'Каваре восемь лет назад, умер в почете, но не продлил род свой, не
оставил ни сына, ни дочери... И некого спросить, сам ли он пропел свою
Сагу, или сложили ее со слов тидама кейтабские сказители да бродячие
жрецы...


О, Паннар-Са с горящими гневом очами!
Грозен вид его, неизмерима мощь!
И ужаснулись все на "Тофале",
И ослабли от страха,
И распростерлись на палубе,
Приняв позу покорности,
И выпустили руль, и бросили парус,
И приготовились к гибели,
Ибо коснулось всех дыханье Пустоты,
И каждый видел тропу с раскаленным углем,
Что вела в чертоги Коатля...

Про тропу О'Каймор ничего не говорил, как помнилось Дженнаку; насчет
руля и брошенных парусов вроде бы верно, а вот про дыхание Чак Мооль,
тропу, раскаленные угли и чертоги Коатля - это все добавлено потом. Ну, что
ж, и соловей не поет двух похожих песен...
Он покосился на Амада, сухощавого смуглого мужчину лет тридцати пяти,
кивавшего в такт мерному речитативу. Его гость бихара имел вид истого
ценителя: глаза полузакрыты, брови сведены над тонким орлиным носом, лоб
изборожден морщинами, а губы чуть подрагивают, словно Амад уже переводит
Сагу с бритунского, сочиняя притом новые строфы о тучах и волнах, руле и
парусе, мачтах кела и чу. Непростая задача! Ведь его соплеменники,
обитавшие среди песков, никогда не видели ни моря, ни кораблей.
Затем Дженнак перевел взгляд на Уртшигу и Хрирда, прислонившихся к
теплой каменной стене террасы; оба его сеннамита дремали, ибо песнь о
подвигах своего вождя слышали не один раз и на добром десятке разных
наречий и языков. Но Ирасса, третий телохранитель, внимал ей с раскрытым
ртом, сверкающим взором и с еще большим почтением, чем Амад. Ирасса родился
здесь, в Бритайе, и всякое слово, долетавшее с той стороны Бескрайних Вод,
казалось ему священным откровением. И не важно, откуда то слово пришло - из
Одиссара, Юкаты, Арсоланы или Кейтаба; важно, что было оно эйпоннским,
принесенным кораблями и людьми с другой половины мира. Ирасса мечтал
повидать ее; мечтал полюбоваться Хайаном, воздвигнутым на каменных и