"Михаил Ахманов. Массажист" - читать интересную книгу автора

фонариком. Руки его в тонких резиновых перчатках не дрожали, пол не скрипел
под мягкими подошвами башмаков; словно призрак он выскользнул из кухни, где
брать было нечего и не на что было глядеть.
Коридор был тих и темен. Луч света от фонарика метнулся вдоль высоких
полок, по книжным корешкам; сверкнули золоченые буквы - будто топазовые
кошачьи глаза, мерцавшие в темноте. Баглай остановился и прочитал:
"Императорские коллекции Эрмитажа. Сводный каталог". Еще один том, такой же
солидный, увесистый, в коричневом переплете, с тиснением по корешку -
"Сокровища Российской Короны и Великих Князей"; за ним - какой-то труд о
геммах и камеях и минералогический справочник. Баглай равнодушно пожал
плечами. Среди этих книг наверняка имелось что-то ценное и редкое, но
описания царских сокровищ были ему не нужны. Книги пусть достаются
Пискунову.
Он представил, как тот заявится утром с тремя помощниками, как будут
они переминаться у дверей, звонить и стучать, потом потревожат соседей и
вызовут милицию; начнутся поиски слесаря из жилконторы, а слесарь, само
собой, навеселе - день-то воскресный, когда ж еще повеселиться слесарям?..
Наконец замки взломают, вскроют дверь, войдут... Тишина, как в склепе;
книги, витрины с поделками из разноцветных камней, массивные дубовые шкафы и
молчаливый покойник с застывшей улыбкой... Покойник есть, но нет следов. Все
вроде бы в целости и сохранности, все на месте...
Снова усмехнувшись, он шагнул в маленькую комнату, приблизился к тем
самым дубовым шкафам и вытер лоб, вспотевший от волнения. Резиновая перчатка
неприятно холодила кожу и только размазывала испарину; Баглай поморщился с
досадой и промакнул виски рукавом. Дверца среднего шкафа чуть слышно
скрипнула, распахнулась; он осторожно выдвинул полку с двумя квадратными
ящичками, поднял крышки, посветил фонарем.
Тридцать шесть ячеек в левом ящике, двадцать две - с камнями, и
четырнадцать пустых. Крупные камни, редкостные... В правом - ячеек побольше,
а сами они помельче, но их все равно не хватило: почти в каждой - по два
камешка, а в иных - и по три. Лежат, сияют зелеными звездами, подмигивают,
манят...
Губы Баглая дрогнули, он шумно выдохнул и непослушными пальцами дернул
молнию на сумке. Что-то странное творилось с ним - такое же, как в
ресторанчике Ли Чуня, когда он глядел на китайскую вазу и представлял, как
она будет смотреться под картиною Гварди, на ореховом комодике с расписными
фарфоровыми медальонами. Но теперь это ощущение было глубже, отчетливей,
сильней - ведь за вазу пришлось платить, а изумруды как бы достались ему по
наследству. Даром! Правда, не все; первая заповедь Охоты была нерушима, так
как инстинкт самосохранения являлся не менее сильным чувством, чем страсть к
обладанию.
Зато он мог выбирать, хоть выбор был нелегок и временами мучителен. Два
из пяти уральских камней, овальный и круглый, в форме граненой сферы... Этот
был поистине великолепен - шар зеленого пламени с мерцающими искрами,
застывшими словно фонтан или взрыв фейерверка; Черешин говорил, что таких в
мире не больше дюжины и стоют они безумных денег. Теперь - один из трех
колумбийских кристаллов, не очень крупный, но с удивительно мягким жемчужным
блеском... еще - огромный изумруд из Африки, тот, нелюбимый Черешиным,
политый кровью... один индийский... Нет, два, самых больших и ярких: в форме
розы с тысячей граней-лепестков и прямоугольный, размером в палец, со