"Михаил Ахманов. Массажист" - читать интересную книгу автора

выбирать, что бы ни крылось за этим его искусством - тибетская магия или
трезвый расчет, приправленный жизненным опытом. И он был строг в своих
оценках; немногие признавались достойными, и лишь один - достойнейшим.
Достойнейший... Хранитель Тишины... И - чжия лаофа исцеляет, чжия лаофа
убивает... Странное прозвище для человека, обученного убивать... Или не
убивать, а защищать? Хранить?
Хотелось бы встретиться с ним, мелькнула у Глухова мысль.
Но встретиться в этой жизни им было не суждено.

Глава 13

Юрий Данилович Черешин лежал на спине, укрытый до подбородка теплым
пуховым одеялом. Голова его была повернута, щека прижата к плечу, и в слабом
свете фонарика Баглаю казалось, что Черешин усмехается - как всегда,
по-доброму и чуть укоризненно. Эта улыбка словно бы говорила: вот и закончен
твой труд, массажист, а с ним - и все мои недуги. Нигде не ломит, не болит,
и значит, работу ты сделал отлично. Отлично, бойе! Не знаю, как тебя
благодарить... Ну, сам придумаешь.
Баглай, стиснув в правой руке фонарик, а левой придерживая сумку, замер
в тесном пространстве между диваном и верстаком будто таракан в щели.
Торжественный момент, подумалось ему, почти мистический; в эти секунды,
когда он глядел на умервщленного им человека, творилось нечто загадочное,
неощутимое и в то же время реальное, как подпись на долговом обязательстве:
должник был холоден и недвижим, вексель, невыданный им, предъявлен к оплате,
и кредитор намеревался приступить к ревизии имущества. Это было давно
ожидаемой, упоительной процедурой! Миг, когда вещи меняют хозяина и признают
с покорным немым равнодушием право и власть новых владельцев.
Случалось, подобные метаморфозы не обходились без неприятностей,
немного портивших торжество - таких, как укоризненная черешинская улыбка или
злобный взгляд полуживой Кикиморы. Думать об этом Баглай не любил. Ему
казалось, что эти усмешки и взгляды будто оставляют след на каждой из вещей,
незримый, но вполне отчетливый, побуждая их сопротивляться или хотя бы
напоминать, откуда и как они ему достались.
Бывало и другое, не столь тревожившее душу и вспоминавшееся с
удовольствием, а временами - со злорадством. Надеждин, тот художник, что
реставрировал пейзаж с горами, с Альпами или Апеннинами, чем-то был похож на
деда Захара Ильича, что отзывалось приятным чувством утоленной мести; не
менее приятно было разглядывать снимок в доме генеральши, где Нину
Артемьевну запечатлели с мужем-генералом: он - при мундире и орденах, она -
с пышной прической, в кофточке с высоким воротом. Баглай генерала узнал -
тот самый инспекторский знакомец, приехавший в их часть под Выборгом; узнав
же, почувствовал мрачное торжество. Тот генерал, как и его дружок-инспектор,
был властен над судьбой Баглая: мог подарить ему жизнь или отправить в
Афган, откуда возвращались без ног, без рук или не возвращались вовсе. Так
было - в те времена, когда новобранец Баглай и генерал Макштас были
несоизмеримыми величинами; однако с тех пор кое-что изменилось в баглаеву
пользу.
Вспомнив об этой фотографии, он ухмыльнулся, быстро облизал губы языком
и, пятясь, отступил от верстака и дивана с телом Черешина. Двигался он
бесшумно, осторожно и плавно, как пантера в индийских джунглях, подсвечивая