"Михаил Ахманов. Массажист" - читать интересную книгу автора

включил телевизор, грохнули взрывы, с экрана ринулся поток огня, замелькали
чьи-то физиономии, искаженные страхом, потянулись толпы беженцев, в пыльном
облаке рухнул чей-то дом, взвихрилось пламя и заплясало над обломками... Эти
новости, свидетельства беды, пахли гарью и кровью и недвусмысленно намекали,
что за сегодняшним трепом в курилке, за болтовней пациентов и за словами
Черешина стоит нечто чудовищно страшное и не слишком удаленное во времени и
пространстве - не сплетни, не байки, не сказки, а жестокая реальность.
Целили по аэродромам и арсеналам, по казармам и танкам, но полыхали больницы
и школы, а временами - жилые дома, что погрузило Баглая в полное
расстройство: опять привиделись ему горящие картины и битый вдребезги
фарфор.
Он отвернулся, пригубил вина и в мрачном настроении стал жевать шашлык,
заедая зеленью. В полночь все показали по новой, и взрывы, и беженцев, и
селенья в руинах, но тарелки перед Баглаем были уже пусты, а в бутылке
плескалось на самом донышке. Он допил, потребовал счет, бросил на скатерть
деньги и направился к выходу.
Стылые речные воды бились о ледяную кромку, над ними плавал туман,
темный, непроницаемый, тянувшийся до небес, скрывавший луну и звезды; дул
пронзительный холодный ветер, раскачивал редкие фонари вдоль набережной, выл
и гудел в проводах, будто жалуясь себе самому на непогоду, на сырость и
бесприютность. Во дворах, среди домов, застывших в плотных шеренгах, голос
ветра был не так громок, напоминая не вой, а рыдающий плач, но его знобкие
пальцы терзали Баглая с прежней силой, стучали в окна, шарили в щелях, гнали
мусор по неоттаявшей еще земле. Ветер был упорным массажистом; он давил и
гладил, напирал и растирал, дергал и щипал, делал вертикальное
горизонтальным, а все, что уже лежало, старался изничтожить, переломать,
вбить в промерзшую почву и закопать с ловкостью опытного могильщика. Но, в
отличие от людей, он не раздражался и не спешил; как-никак, в его
распоряжении была вечность.
Баглай, прижимая локтем саквояж, нырнул под арку, что открывалась на
Вяземский, сделал два шага и встал: дорогу загородили двое. Лица их тонули в
темноте, но свет, падавший с улицы, скользил над стрижеными макушками и
плечами, облитыми кожей; она влажно поблескивала, словно оба незнакомца
облачились в стальные кирасы, забыв дополнить свой наряд шпорами, шлемами и
клинками. Правда, насчет клинков Баглай испытывал сомнения - клинки могли
найтись, хоть не такие длинные, как рыцарские эспадоны.
- Эй, мужик! Закурить найдется?
Голос был молодой, но резкий, уверенный. Голос "деда", который решил
покуражиться над новобранцем. К примеру, отправить его в нужник, чтоб
отскребал со стен засохшее дерьмо. И обязательно бритвой, половинкой лезвия,
которую в пальцах не удержать - как ни старайся, а перемажешься. Помнил
Баглай о таком, еще с армейских времен, помнил - и стены в бурых потеках, и
гнусные рожи обидчиков, и бойню среди унитазов и писсуаров. Помнил, но
вспоминать не любил.
- Не курю, - буркнул он, делая шаг влево.
- Не куришь? Слышал, Санек? Не курит он, падла!.. Здоровье, значит,
бережет! Ну, сам не куришь, так дай курящим на пачку. А лучше - на две!
- И на бутылку, - добавил второй, вероятно - Санек, не пропуская
Баглая. - Не жмоться, фраерина! Поуважай чеченских ветеранов, и разойдемся
по-тихому. Мы ж, блин, кровью за тебя умылись!