"Михаил Ахманов. Массажист" - читать интересную книгу автора

пирсов, палаццо, башни и мосты, устья каналов с крохотными черточками гондол
и купола соборов. Вспомнив о вазе, Баглай опять подумал, что здесь, под
картиной, на фоне ковра, ей самое место. Затем погрузился в созерцание.
Эта картина навевала воспоминание о детстве - одно из редких
воспоминаний, которые не были неприятными и унизительными. Что-то подобное -
небо и море и пестрый город меж ними - висело в московской квартире, в
кабинете у деда или в столовой - он уже в точности не помнил, но знал, что
то была всего лишь копия, хотя и неплохой итальянской работы. Дед, Захар
Ильич Баглай, был из больших спортивных чиновников, числился в ранге
замминистра и обладал всеми положенными льготами - кремлевским пайком,
казенной дачей и персональным автомобилем. Но самым лакомым кусочком пирога
были, конечно, зарубежные поездки - то со спортивной делегацией, то на
какой-нибудь чемпионат или на первенство мира, в Европу и Америку, или
совсем уж в экзотические места, в Японию либо Австралию. Дед путешествовать
любил, и в Спорткомитете об этом знали и посылали его туда и сюда без
отказа, для вдохновления штангистов и шахматистов, борцов и прыгунов.
Главной его задачей были медали, желательно - золотые; еще он был обязан
доставить всех медалистов обратно, не потеряв никого в Америках или
Австралиях.
Кроме поездок, дед обожал старинные вещи, особенно бронзу, фарфор,
хрусталь и серебро, предметы столь же массивные и дорогие, сколь долговечные
и блестящие. Квартира в Столешниковом переулке была набита ими до отказа,
как антикварный магазин, но дед их не считал коллекцией, равно как и себя не
числил в собирателях и коллекционерах. При случае он представлялся как
скромный любитель старины, что было вполне патриотично и, к тому же,
являлось мудрой предосторожностью - коллекционеров в советские времена не
жаловали. Коллекционер был не то чтоб врагом трудового народа, однако
личностью подозрительной, владельцем художественных богатств, неведомо как
нажитых и, по всем понятиям и законам, входивших в категорию добра
общественного, а уж никак не личного. Во всяком случае, с партбилетом
собирательство было несовместимо или совмещалось с трудом, на уровне марок
либо открыток, однако не бронзы, картин и хрусталя. Дед партбилетом дорожил
и потому представлялся любителем.
У бабки Марии Евгеньевны имелась другая страсть - драгоценности и
туалеты. То и другое не возбранялось демонстрировать, особенно на
дипломатических приемах, чтобы всякий зарубежный враг усвоил: братская семья
народов несокрушима и крепка, а жизнь в ней богата и привольна. Иными
словами, на каждый алмаз из Родезии найдется у нас по три якутских, водой
почище и поболе весом. Усвоив этот нехитрый принцип, Мария Евгеньевна играла
роль советской львицы столичного бомонда с искренним энтузиазмом и
увлечением. То было лучшей половиной ее жизни; а вторая, не столь блестящая,
но тоже занимательная, делилась между портнихами, пуделем, Захаром Ильичем и
единственной дочерью Оленькой.
Ольгу воспитывали для партии - не коммунистической, а брачной, солидной
и достойной во всех отношениях. Жизнь ее была расписана на тридцать лет
вперед: было точно известно, когда она закончит с золотой медалью школу,
когда поступит в институт (разумеется, физкультурный, чей ректор пил коньяк
с Захаром Ильичем), когда защитит диссертацию по прыжкам с шестом, по
фехтованию или метанию копья, когда выйдет замуж - за обеспеченного
номенклатурного мужчину, способного ее лелеять и холить, когда родит