"Михаил Ахманов. Массажист" - читать интересную книгу автора

проследить источник средств, прикинуть все возможные расходы и выяснить
границу безопасности. Почти как в случае с писателем... Но у него он взял не
только деньги, а еще картину, тот самый венецианский пейзаж кисти Франческо
Гварди...
Баглаю вдруг захотелось взглянуть на него - страстно, нестерпимо.
Переживаемый экстаз был сильней, чем в жарких объятиях Сашеньки, ибо ее он
покупал на время, ее - и прочих женщин - делил со многими мужчинами, тогда
как сокровища принадлежали только ему. Он не испытывал подобных чувств в
музеях и на вернисажах - ведь всем, что выставлялось и продавалось, он
завладеть не мог, а недосягаемые предметы оставляли его равнодушным, ибо
страсть к прекрасному была неразрывно связана с обладанием.
Будто в сомнамбулическом сне, Баглай поднялся, вышел в закуток, открыл
запоры и замки на левой двери и шагнул в прихожую. Тут была еще одна дверь,
железная, откатная; она перегораживала проем меж двух бетонных колонн
внушительной толщины. Он растворил ее, перешагнул порог, поправил плотные
шторы на зарешеченных окнах, и только после этого коснулся выключателя.
Вспыхнул свет. Баглай направился к креслу и сел.
Помещение казалось длинным и узким, так как было составлено из двух
пятнадцатиметровых комнатушек, кухни и разделявшего их некогда коридорчика.
Дом построили лет пятьдесят назад, в послевоенные времена, по какому-то
экспериментальному проекту; стены, как наружние, так и между квартирами,
отличались изрядной толщиной, а кроме того, строение поддерживалось
внутренними бетонными колоннами - вероятно, собирались строить небоскреб на
двадцать этажей, но в силу неведомых причин ограничились двенадцатью. Зато
перегородки в квартирах были не кирпичными, а пустотелыми, из досок и сухой
штукатурки. Баглай их снес, не тронув только прихожую и совмещенный с ванной
туалет - где, как в любом приличном музее, были оборудованы запасники. Эту
работу, вместе с ремонтом и установкой дверей, он выполнил самостоятельно;
так жрец готовит святилище для божества, не допуская, чтоб прикоснулись к
нему чужие святотатственные руки.
Он сидел в кресле бидермейер у круглого столика в стиле ампир на шести
массивных ножках, которые заканчивались бронзовыми львиными лапами. Над его
головой сияла хрустальными подвесками люстра; справа высились резной
двустворчатый шкаф и огромный буфет двухсотлетней давности, творения
венгерских мастеров; слева, в простенках между окнами, находились комод,
секретер и застекленные витрины в стиле барокко, из махагона, амаранта и
тикового дерева. Над ними висели картины - старинные, семнадцатый и
восемнадцатый век, Италия, Франция и Фландрия, пейзажи с мельницей над
сумрачным потоком, с развалинами греческого храма и с панорамой гор -
возможно, Альп, возможно, Апеннин. Все остальное - кресла и столы, ковры и
вазы, подсвечники, посуда, статуэтки, диван с изящной вычурной спинкой и
большой сундук в углу - все было тоже старинным, редкостным, тщательно
отреставрированным и пахнущим тем неповторимым ароматом лака, воска, ткани и
духов, какой возникает лишь по прошествии столетий.
Прямо перед Баглаем с торцовой стены спускался персидский ковер -
синий, с голубыми и пепельными узорами, а перед ним, словно миниатюрный
дворец на тонких изогнутых ножках, стоял ореховый комодик с расписными
фарфоровыми медальонами и со столешницей, отделанной лазуритом. Картина
Гварди висела над ковром - довольно большое полотно в широкой золоченой
раме: воды, облака и небеса, а между небом и морем - строй кораблей у