"Азиза Ахмедова. Гаранфил" - читать интересную книгу автора

жену. Подумай сама"".
Она думала, но за красивым ее лбом все ленивей ворочались мысли,
отвлекал свой трехкомнатный дом с пристройками, садом, где она развела
цветочные клумбы, небольшой загон для кур.
После рождения второй дочери Гаранфил взбунтовалась - хватит детей.
Руки отнимаются, света не вижу с пеленками, кормлением.
"Дети - опора семьи, - подумав, возразил Магеррам. - Чем больше детей,
тем крепче семья. Вот ты была одна, разве хорошо? Ни брата, ни сестры. Мать
дня без тебя не может. А знаешь что? Вот появится третий, скажи, пусть к нам
перебирается. Что ей одной в пустых комнатах?.."
И снова подумала, повздыхала Гаранфил, подивилась рассудительности
мужа - прав Магеррам. Разве не завидовала она подружкам, у кого по нескольку
братьев и сестер?.. Ей даже легче жить стало, постепенно привыкая к
исключительному праву Магеррама решать за двоих.
"Женщина всюду должна ходить только с мужем", - изрекал Магеррам, и
жена все реже выбиралась за пределы высокого каменного забора.
"У женщины не должно быть подруг или знакомых на стороне. Я советую
тебе... Знаешь, люди любопытны, завистливы. Зачем нам чужие глаза в доме?"
Гаранфил и сама не заметила, как растеряла всех школьных подруг, даже
ту, единственную, которой поверяла все свои секреты; Марьям уже кончает
педагогический. Когда-то вместе мечтали учить детей. Вспомнив об этом,
Гаранфил подходила к книжной полке, вяло перебирала стопку книг, захваченных
из дома. Что-то обидное шевелилось в душе... Вот уже почти год, как ни разу
не позвонила Марьям, не спросила - как она? Кого родила? Что нового?
Выходит, и тут прав Магеррам. Никого ближе него не осталось рядом. Что
Марьям? Ни мужа, ни детей. Ей не понять семейной жизни, да и Гаранфил уже в
последние встречи было не очень-то интересно с ней.
Так и жила Гаранфил, как в приятной полудреме, не утруждая себя ни
сомнениями, ни желанием как-то изменить жизнь. Все решал Магеррам. Под
крылом Бильгеис подрастали уже четверо внучат, особых хлопот дети не
доставляли Гаранфил. Мать купала их, стирала пеленки, подносила к ее груди,
крутилась как белка в колесе. Магеррам иногда посмеивался:
- Кто мать этим детям? Ты, Гаранфил, или Бильгеис-хала?
Гаранфил улыбалась ему томной, усталой улыбкой - холеная, ясноглазая,
чуть отяжелевшая после четвертого ребенка. И волосы она теперь по-женски
скалывала в тяжелый узел, сзади на длинной смуглой шее курчавились колечки
волос.
Но случалось, находило на Магеррама странное беспокойство. Вот вроде
все, как хотел, сложилось; за несколько прожитых лет ни разу не усомнился он
в счастливой своей женитьбе, - мягким, ровным светом лучились глаза ласковой
Гаранфил; она быстро вникла в его привычки, его маленькие слабости, легко,
без ожидаемого сопротивления покорилась ему, как главе дома. Безоговорочно
приняла главное его правило: "Наш дом - наша крепость" - и как-то без
сожаления рассталась с той жизнью, что кипела за стенами этой выстроенной им
цитадели.
Но почему иногда ему делалось нехорошо от ее непротивления, от
легкости, с которой она во всем соглашалась с ним? Ему казалось, что рядом с
ним живет, спит, улыбается, рожает детей, готовит какая-то ненастоящая
Гаранфил. Настоящая дремлет, бездумно прислушиваясь к шелесту листвы за
окном, и если однажды проснется...