"Тахави Ахтанов. Избранное, том 1 " - читать интересную книгу автора

мелкой дрожью, и такая жалость охватила меня. Понимаете, Картбай его не
сразил, ему мучиться еще часа два, не меньше. Я подумал: пристрелю его в
упор, не будет зря мучиться. Вскинул винтовку, подошел вплотную, и здесь
наши глаза встретились. Волосы у меня встали дыбом. - Голос Какибая словно
высох, он говорил едва слышно. - Видели когда-нибудь глаза умирающего? У
меня недавно умер старший брат. Все последние минуты я находился у его
постели. Это свыше всяких сил - видеть взгляд умирающего человека, который
прощается навсегда с белым светом. Этот немец мне врезался в память. Бледный
он был, с глубокими складками на лице, пожилой. Или, может, в предсмертных
муках показался старше? Лежит он и слегка шевелит рыжими ресницами. Глаза
голубые, в зрачках какой-то особый, острый холодный свет. И дошел этот свет
до самого моего сердца. Нечеловеческая тоска была в его взгляде, товарищ
лейтенант.
Вот так же смотрел мой умирающий брат. И будто я был тому сраженному
немцу самым близким человеком, и он своим взглядом передавал мне последнее
желание, последний свой привет жизни. И тут я почувствовал, что слабеет моя
воля, что жалость сокрушает ее. Не выдержал, побежал.
Волнение Какибая передалось Ержану, но это не было волнение жалости. Он
вспомнил последние минуты Байсарина и похолодел. Не только убийство, но
простое оскорбление человека было противно Ержану. А за эти дни он убил не
одного - нескольких людей. И нельзя, нельзя иначе. В груди Ержана живет
неутомимая ненависть.
- Выходит, по-твоему, их не нужно истреблять?'
- Нет, о том и речи нет. Но стал я какой-то другой, будто подменили
меня.
- Ты видел, как умирают наши товарищи? - горячо спросил Ержан.
- Еще бы! Но я не глядел им в глаза. Смерть есть смерть. Где ж ей быть
хорошей!
- Когда умирал Байсарин, я поддерживал его голову. Думаешь, я не
мучился? Не переживал того, что пережил ты? Но я мучился сильнее во сто
крат: то не враг, то наш Байсарин умирал. Не знаешь ты, Какибай, кого
жалеть, кого ненавидеть.
- Разве о жалости разговор? - сказал Какибай. Слова, кажется, проходили
мимо его ушей - вялый и будто ко всему безразличный, он опустил голову. -
Очень тяжело мне, товарищ лейтенант. Трудно мне это постичь. Разве я не
понимаю? Но будто рухнула опора в душе...
- Сердце у тебя слабое, нетвердое сердце. Сейчас не время слюни
распускать. Закаляй сердце. Понятно? Натяни поводья.
- Понимаю, конечно, - отозвался Какибай и, поднявшись с земли, взялся
за лопату.
Было видно, что он сделал это только для того, чтобы оборвать разговор.
Слишком чувствительный парень. Последний взгляд умирающего немца словно
кинжалом поразил его сердце. Еще не раз он будет всплывать в памяти и рвать
душу. Ержан понял, что не смог ни убедить, ни успокоить Какибая. Слова -
плохое лекарство для таких душевных ран. Излечить может только собственное
мужество. Вот сейчас, в предрассветной темноте, около тридцати солдат его
взвода, не щадя натертых ладоней, копают землю. Он знает, как вел себя
каждый из них в бою. Неповоротливый Бондаренко поджег немецкий танк. И тот
же Какибай в первом же бою проявил храбрость. Его солдаты уже начали свою
боевую биографию. Но сейчас Ержан вдруг понял, что не знает, о чем думают,