"Татьяна Ахтман. Жизнь и приключения провинциальной души " - читать интересную книгу автора

занять рубль, перемирие смещалось в межнациональную сферу, а между нашими
женщинами словно чёрная кошка пробегала - они ссорились, переставали
разговаривать, и шахматы надолго переходили в моё владение - до следующего
запоя.

Недавно смотрела по ТВ советскую хронику пятидесятых, то есть,
приблизительно того времени, к которому относятся мои воспоминания. "Новости
дня" показывали в кинотеатрах перед началом фильма, и их никто не принимал
всерьёз. Там, в однообразном сером мельканье суетились передовики и
ударники, сыпалось зерно, аплодировали стоящие в зале человечки. И вот, я
впервые вглядываюсь в лица и руки тогдашней жизни. Молодые работницы
какой-то новой автоматической линии, не прекращая что-то там хватать и
переворачивать, улыбаются в камеру. Должно быть, им кажется, что в ней живёт
сверкающая птичка счастливого будущего, и их улыбки добры, горды и нежны как
отблеск их несостоявшихся судеб. Улыбки, посланные в никуда - отнятые у
младенцев, как и молоко, сгорающее в перебинтованных грудях
Мадонн-великомучениц. Улыбки, замученные за решётками из серых морщин,
платьев, волос. Автоматические линии по пересылке улыбок в вечность...

В нашей семье жили домработницы. Это были беженки из гибнущих деревень.
Они за еду и ночлег нанимались в прислуги к горожанам, которые запутались в
послевоенном бытие и, чтобы освободиться хотя бы от самой чёрной работы, с
отвращением пускали в свои убогие "углы" чужих, пахнувших утерянной жизнью
женщин. У нас домработницы не задерживались, и среди хоровода лиц я помню
только тётю Полю - свирепую работящую старуху, которая держала в страхе
всех, включая маму, и потому, должно быть, задержалась у нас надолго.

Население СССР состояло из москвичей и тех, кто мечтал о Москве и
стремился в неё. "Союз" выживал, а Москва жила. В Москву ездили за колбасой
и апельсинами, зрелищами, справедливостью, святыми местами, сексом,
карьерой, авантюрами, знаниями - короче, за счастьем. В Москву ездили
одеться. Одежда со времён Евы стала ближе к телу, чем собственная кожа, и
раскрывает то "тайное", что может скрыть голый человек: свою способность
увидеть себя со стороны. Фиговый листочек, как материализованный стыд,
возник раньше, нежели звериная шкура, спасающая от холода. Чтобы прикрыться
фиговым листочком, нужно увидеть себя со стороны - отлететь сознанием от
созданных (Бог знает из какого праха) бёдер и плеч и на свободе увидеть
себя. Одеваясь, человек обнажает свой внутренний мир, если он свободен,
конечно, не в СССР, где хорошая одежда требовала отдачи всех сил и времени,
погружения в хамский мир дефицита - подлый, жестокий. Помню, хорошо одетый
мужчина (женщин я интуитивно прощала) вызывал во мне неприязнь, как
принадлежащий к блатному миру, и так, скорее всего, и было. Можно было еще
"по случаю" купить костюм, но чтобы ещё и подходящую к нему обувь - это уже
должно было стать основным делом жизни. Безденежная система не прощала
компромиссов - платили натурой: за одежду - душой, мыслями, телом; за
сохранение души и свободных мыслей - нищетой, неустроенностью. Как на
карнавальных ходулях, по улицам городов, в трамваях, больницах, школах и
магазинах прыгали миллионы распятых атеистов. Мужчина "порядочный" презирал
одежду, не знал шампуней и дезодорантов, как и его несчастная женщина, и они
утешались презрением к "стилягам".