"Татьяна Ахтман. Жизнь и приключения провинциальной души " - читать интересную книгу автора

повседневности - покладисто бежала в своей упряжке: семья, работа. Правда,
однажды отправилась на поиски моря - вдруг стало страшно, что нет его вовсе.
Я взяла три дня отгулов (выплакала у начальника - подлеца Серёни, которого
все терпели и даже любили за то, что раз в году на день электрика он
напивался, вставал перед коллективом с бокалом и говорил: "Я - г...но!")
Отгулы были за субботы на овощной базе, где при минус десять - под снегом
без навеса - мы вытаскивали из мёрзлой кучи стеклянные капусты, обрубали по
непонятной схеме и бросали в новую кучу - в свежий снег... Так вот, я
бросилась на вокзал, приехала в курортный город и вышла на берег, похожий на
постель в публичном доме... Села на катер, отправлявшийся прочь, и сошла в
посёлке с названием "Морской". Затем от причала ушла на восток - мимо
базарной площади - туда, где за виноградником виднелся скалистый мыс и за
ним угадывалось море - настоящее, великолепное, лазурное и чистое, каким и
создал его Господь - я видела это...

В начале девяностых действие моего фильма переместилось в Иерусалим. Мы
попали туда случайно - не по рангу - не будучи ни сионистами, ни
религиозными, ни богемой, ни столичными людьми. И всё же мы были редкостью
этой эмиграции - мы признавали себя беженцами. Опять происходило великое
переселение народов, и мы были в процессе. Пульсировали страны, шевелились
границы, непрерывно хлопали двери, летели, ехали, плыли люди. Но всё это они
проделывали сидя и даже лёжа в креслах, и потому слово "бег" не возникало,
как не возникало и слово "трагедия", и только я, быть может, тащила в себе
эту допотопную пару.

Мы висели в крохотной кабине лифта между этажами, как в точке отсчёта,
когда мир делится на то, что было прежде, и что будет, а остановившееся
мгновение ужасно - прошлое затягивает первобытный туман, где с трудом
различимы контуры моего я, а впереди ждут бездомность, унижения, болезни,
предательства... За нами не гнался багаж, и здесь нас никто не ждал. Мы
поместились в маленьком гостиничном лифте - вся моя семья с чемоданами и
гитарой. Мы висели, оттолкнувшись от прошлого и не коснувшись будущего, без
связи со временем - пусто... ноль... но ноль, тяготеющий к плюсу, хотя бы
потому, что прошлое я определила, как минус... Я - сама - своими руками
разорила всё, что составляло прежнюю нашу жизнь: продавала, дарила, пока не
остался один час до отъезда, семь чемоданов в углу и последняя вещь, которую
ещё предстояло отдать соседке - карамельно-жёлтый телефон. Я лежала на полу,
на старом полотенце, совсем без сил и смотрела на часы. Без сил и почти без
надежд уползала со своего минуса, чтобы добраться до нуля, где можно было бы
оставить детей одних в безопасности нормальной связи времён.

В первые дни в Иерусалиме мы искали квартиру - кружили по одним и тем
же улицам религиозного квартала на северном полюсе столицы, где собраны,
несколько пристрастно, все прелести человеческого жилища: красная черепица,
веранды и балкончики, кружево решёток, палисадники, дворики, лесенки,
полукруглые и стрельчатые окна, фонари и цветы, цветы... С толстых
деревянных балок свисали сетки с цветочными горшками. Глиняные кувшины с
геранями и кактусами выставлены на подоконниках и у дверей. Дома здесь
поднимаются на холм террасами и оплетены розами и бугенвилиями. Сияет
сине-зелёное смешение травы и неба, апельсиновые и лимонные деревца