"Гидеон Эйлат. Бич Нергала " - читать интересную книгу автора

стер пот с распаренного лица. Его щеки под мокрой кучерявой бородой горели
юношеским румянцем, глаза задорно блестели - предводитель апийской орды уже
не жалел, что поддался на уговоры чужеземного посланника, что заставлял свое
войско трудиться без устали, заманивая неприятеля в капкан, а под конец
пошел на страшный риск: разделил конницу на две неравные части и большую
отправил в тыл, а меньшую бросил в бой с лучшими войсками Токтыгая.
Захлебываясь восторгом, нарочный от Луна только что сообщил, что конница
Дазаута уже растеряла зубы на укрепленном склоне холма, что через лощину, в
которой скрылся Бен-Саиф с сотней Нулана, до сих пор не прорвался ни один
гирканский шакал.
И теперь, с замиранием сердца взирая на пыльную тучу, взбитую
сандалиями нехремской пехоты, Каи-Хан говорил себе: "Победа - в твоих
руках". Обернись дело иначе, вопреки предсказанию Бен-Саифа, и ушлый братец
Авал без тени огорчения подставил бы тебе шершавый кол под толстый зад. Но
теперь мои псы вдосталь налакаются нехремской крови и разграбят Бусару, и
вырежут Самрак, и повесят Токтыгая на его же кишках, и потешатся в Даисе,
который нам подарит когирская шлюха, и уйдут с добычей, спалив и дворцы, и
хижины, завалив колодцы голыми мертвецами, а потом я дружески обниму
Бен-Саифа и скажу: ты славно потрудился, агадейский колдун, что бы мы делали
без твоих чудес. И прижму его к пузу, и он спохватится, но будет поздно, не
спасет волшебный доспех, мои железные пальцы промнут кольчугу и стиснут,
раздавят печень. И он захлебнется воплем и околеет, и до чего же глупая
будет у него рожа, когда он предстанет перед своим поганым Нергалом! И мы
возвратимся в родные крепости, и затрубят рога, созывая народ на площади, и
разыграется ритуальное действо: захмелевшие бабы и девки, разрядясь в
кровавое тряпье с нечестивцев, будут изображать наши победы, избивая друг
дружку палками и забрасывая какашками, и так раззадорят мужчин, что все
завершится вселенским свальным грехом. А в разгаре потехи мы с Ияром и
дюжиной крепких парней войдем в хоромы моего братца, возложим к его стопам
дары - отрубленные головы Токтыгая и царских родичей с причиндалами,
торчащими изо ртов, - и тогда Авал-Хан расплывется в мерзейшей улыбке, Но в
его наглых глазах наконец-то мелькнет страх! Столько лет он измывался надо
мной, из каждой моей неудачи выжимая свою выгоду до последней капли,
выставляя меня выродком и полудурком, - и ведь надо же, я вернулся из
гиблого похода героем нации, мое имя у всех на устах. И кто знает, станут ли
упрекать меня старейшины родов, если в одну из теплых беззвездных ночей к
Авал-Хану в спальню проберется оборванный мальчонка и полоснет по горлу
засапожным ножом? Два правителя - не слишком ли много для вольного Апа, где
спокон веку вождей держат в черном теле, не так уповая на мудрость людскую,
как на снисхождение бога удачи?
Впереди кипела пылевая буря; из желтовато-коричневого облака вырывались
безумные вопли, то и дело, крутясь, вылетало брошенное, точно палка, копье.
Мельтешили неясные силуэты. Но Каи-Хану - степному волку - не раз доводилось
рубиться в тучах пыли. Пыль - не потемки, врага от своего как-нибудь
отличишь.
Он ободряюще рыкнул своим удальцам, и стая апийских волков вклинилась в
обезумевшую толпу.


* * *