"Гидеон Эйлат. Бич Нергала " - читать интересную книгу автора

поинтереснее.
И вот однажды монастырские ворота распахнулись настежь и на брусчатку
внутреннего двора въехал роскошный кортеж. Щедро убранную цветами повозку
ануннака сопровождали десятки вооруженных всадников, молодых монахов в
зеленых рясах. В толпе встречающих стояли и дети, умытые, нарядные,
взволнованные. Лун заметил, с какой завистью смотрит на слуг ануннака
младший пастырь: юноша буквально облизывал взором их оружие, одежду (лишь
издали похожая на одеяние простого монаха Пустыни, она годилась и для
похода, и для боя, и даже для парада), дорогую сбрую чистокровных скакунов.
Храм Эрешкигали нищетой не страдал, - как, впрочем, и скромностью.
С откидной подножки экипажа сошел сам преподобный Ибн-Мухур,
номинально - лишь рядовой ануннак Храма, в действительности - конфидент его
величества, придворный советник и врач, воспитатель наследника престола,
короче говоря, самый влиятельный священнослужитель если не в государстве, то
в Храме Эрешкигали.
Увидев этого достойного мужа, невозможно было не проникнуться к нему
симпатией: высокий благородный лоб, иссиня-черные завитки волос,
патриархальная лопатка бороды, не скрывающая здорового румянца щек,
смешливые карие глаза, кустистые брови, тронутые сединой по краям. Он был
необычайно дороден, ступал царственно и вообще напоминал мудрых вождей,
которые в незапамятные времена вывели с несчастной прародины мужественное
племя агадейцев. Особенно Луну пришелся по душе его басистый хохот -
развеселить Ибн-Мухура оказалось проще простого, видимо, настоятель звал об
этом и заранее приготовил шутку, которую Лун расслышать не сумел. Ануннак
смеялся так заливисто, так потешно всплескивал руками, что толпу монахов
вмиг охватило нервозное веселье.
Ибн-Мухура ждали полторы недели назад, осчастливили крестьян, скупив у
них уйму съестного и хмельного, вымыли, выскоблили всю обитель, срезали с
клумб лучшие цветы, но в урочный день прибыл только гонец с вестью, что
государственные дела вынуждают ануннака отложить приезд. С того дня
настоятель и пастыри ходили мрачнее туч, даже простые послушники
раздражались по пустякам и вслух поминали злокозненного Митру. И вот,
наконец, кортеж Ибн-Мухура в стенах Пустыни, и под ноги знаменитому
храмовнику летят цветы, увы, не такие красивые и благоуханные, как те, что
неделей раньше отправились на помойку. Лун смотрел во все глаза, и странное
волнение разбирало его каждый раз, когда ануннак поворачивался к нему лицом.
Предчувствие новизны? Перелома в судьбе? Кто-то из пророков сказал: "Горе
земному червю, коего узрело небесное око". В одно из таких мгновений Луну
показалось, что гость обители заметил его, - что-то в некрасивом лице
высокого полного подростка привлекло взгляд священника.
В ту ночь к мальчику долго не шел сон - бесконечная вереница
впечатлений будоражила сердце. А наутро младший пастырь сообщил, что Лун и
восемь его товарищей после завтрака отправятся в Пещеру Отшельника, и мысли
о величайшем везении - постриге у самого Ибн-Мухура - подлили масла в костер
восторга.


* * *

Остановив коня в четверти полета стрелы от вражеского войска, Каи-Хан