"Гидеон Эйлат. Бич Нергала " - читать интересную книгу автора

окажутся на холме...
- Назад! - завопил Дазаут, ее тут же спохватился - мало кто его
слышит - и протрубил в рог. - Назад, доблестные исполины! В этот раз нам не
повезло, но мы еще покажем апийским трупоедам, какого цвета их требуха!
Отступайте, храбрецы! Мы уходим, но мы еще вернемся!
Конница во второй раз отхлынула от укреплений; вслед, проклиная все на
свете, бежали пехотинцы. Один из командиров, молодой тысяцкий Палван,
любимец Дазаута, диким взором окинул побоище, а затем посмотрел на воеводу.
Дазаут злобно усмехнулся, встретив его взгляд.
Палван снова оглянулся на склон. Он был в числе тех, кто почти добрался
до гребня. Он видел глаза апийского лучника - в них был страх неминуемой
гибели. Он понял: сначала нехремскую конницу бросили на верную смерть, а
затем у нее отняли победу.
Он стиснул зубы, поднял саблю над головой и помчался на Дазаута.
Тут бы ему и конец - если бы перед сотником был тот, под чьим началом
он ходил в несколько сражений и кто владел клинком, как бог. Но сейчас на
белом скакуне Дазаута сидел совершенно другой человек.
Этот человек носил доспехи и оружие, но фехтовать не умел. Да это ему и
не требовалось.
Его научили одерживать победы, не обнажая сталь.


* * *

В тихую обитель, угнездившуюся неподалеку от Перевала Отшельника, Луна
продали младенцем. Продали дорого: малыш был крепок и голосист, а родители,
беженцы из Хаурана, в ту пору опаляемого междоусобной войной, выглядели
плачевно: оборванные, изможденные, со стертыми в кровь ногами. Милосердные
монахи спасли и родителей, отсыпав им горсть серебра, и мальчика, приютив
его в своих стенах.
До двенадцати лет он не знал послушничества; жилось ему сытно и весело.
Рядом всегда были друзья-погодки. Работой их не мучили, лишь от рассвета до
полудня помогали они в обители старшим, а потом оборачивались вольными
галчатами, сущей напастью для окрестных садов. Но из крестьян редко кто
жаловался, ибо не раз выручал их монастырь в засуху, пуская из шлюзов
огромного водоема влагу на их поля, или в уборочную страду, отряжая на
работу зеленорясых послушников. Не один десяток лет минул с тех пор, как
появилась в этом краю Пустынь Благого Провидения, а много ли времени нужно
доброй традиции, чтобы завоевать себе местечко в людских умах?
Каждое утро до приснопамятного восхождения к Пещере начиналось с
псалма. Дети ложились на пол, раскидывали руки, делали глубокий
расслабляющий вдох и нараспев вторили младшему наставнику:
"Эрешкигаль, владычица мертвых! Подними суровый лик, проникни взором в
душу раба твоего! Пусть этот взор створожит кровь в моих венах! Пусть он
превратит мое сердце в камень, а глаза в лед! Камню не страшен кинжал, а
льду - стужа! Я сойду в твой чертог, когда ты позовешь. Я приведу с собой,
кого ты прикажешь".
Зловещие эти строки даже младшим пастырем - унылым колченогим
послушником, приставленным к детям, - бормотались так буднично, что не
пугали никого. Никто из ребят не пытался вникать, им хватало затей