"Гидеон Эйлат. Бич Нергала " - читать интересную книгу автора

Он имел в виду злополучную говядину. В ночном набеге погибли два
буйвола, потом апийцы, как голодные канюки, ободрали их до скелетов, но
Конану и когирцам удалось нарезать довольно много жилистого мяса, в
основном, с ног. Увы, оно провоняло от неимоверной жары уже к концу второго
дня, хоть и было завернуто в листья лопуха, которые Конан собственноручно
нарвал у ручья. По дороге несколько кусков закопали в лесу - в земле они,
возможно, и сохранили свежесть, но не возвращаться же из-за такого пустяка?
Голодовка им пока не грозит, в узлах есть и финики, и мука, и даже баранье
сало. На худой конец, сгодится и буйволятина - как раз сегодня, на большом
привале, они порежут мясо на тонкие полоски и разложат на камни возле
костра, и к вечеру они превратятся в сухую коросту, которую придется
соскабливать. Да, пища - не самая главная забота. Тем более, что Конан не
имеет ничего против ядовитых рептилий и насекомых - в кулинарном отношении,
разумеется. Спасибо многолетней привычке выживать там, где любой другой
человек не найдет иного выхода, кроме как протянуть ноги.
Сейчас наипервейшая забота - кони. Вернее, их отсутствие. Сам-то Конан
ходок будь здоров, но когирцы привыкли путешествовать в седле. Загадочный
Бен-Саиф предусмотрел это и оставил им лошадей, однако не учел жадности
своевольной орды. Пока Конан, Сонго и остальные бродили вдоль колеи,
продавленной обозом (апийцы запрягли в телеги своих коней и увезли добычу в
сторону Бусары) и запасались чем попало - в основном, брошенным оружием и
тючками со съестным, втоптанными в грязь, - два-три десятка степняков
вернулись тишком и увели лошадей вместе с хурджинами, уже набитыми кое-каким
добром. Конан заметил их слишком поздно, воры уносились во весь опор и даже
не ответили на его стрелы, пущенные вдогонку и канувшие в предрассветном
сумраке. Апийцев-то понять нетрудно: они живут по своим вековым законам и
плевать хотели на затеи Бен-Саифа. В отличие от Конана. Дорого бы он дал,
чтобы узнать, какие мысли бродят под золотым шишаком этого чужестранца.
Зивилла в плену. Заложница. Приманка для варвара, страсть как охочего
до ласки знатных баб. Золотая рыбешка - живец для зубастой щуки. Щука
глазищи выпучит, пасть разинет, хвостом двинет... Вот тебе и ушица. Как же,
серая задница, дождешься! И не таких хитрованов с носом оставляли. Конан
блеснул крепкими палисадами зубов, и тут же ухмылку как ветром сдуло. А ведь
не такой уж дурак этот Бен-Саиф. Крючок-то у него не простой, а тоже
золотой. Старый лис знает людям цену, может, и впрямь хочет что-нибудь
дельное предложить?
С тех пор, как Конан - под знаменами Токтыгая, он ни разу не слышал о
себе доброго слова. Знать его презирает, подчиненные ненавидят...
ненавидели. Где они сейчас, уцелевшие наемники из его отряда,
сволочи-дезертиры, попадитесь только, гады! Где обозники? Все легли под
апийскими клинками, все раздеты догола и кормят червей под немилосердным
нехремским солнцем. Ну, допустим, вернется он в ставку Дазаута или даже
прямо ко двору, в Самрак, и о чем же его там спросят?
Где армейское имущество, где люди, где Зивилла? Почему всех положил, а
сам жив остался? Зачем вражеский командир тебя в гости зазывал, на посулы не
скупился почему? Вежливо так поспрашивают, послушают участливо, а потом
хворостину в лапу - и в Зиндан Танцующих. Спляши, варвар, распотешь
благородных господ. Покажи, как мы жалуем трусов и предателей. Поневоле
задумаешься: а стоит ли овчинка выделки? Не податься ли... даже не к
апийцам - с этого отребья взятки гладки - а просто, куда глаза глядят. Ведь