"Акрам Айлисли. Люди и деревья (трилогия)" - читать интересную книгу автора

"Спасибо, Имамали", - с чувством говорил он. Председатель сельсовета
согласно кивал козырьком. "Спасибо тебе, Имамали! - кричали иногда из
зала. - Дай бог тебе здоровья!" Речи Имамали всем очень нравились, один
директор школы испытывал, слушая его, какое-то беспокойство, но поправлять
старика не решался.
Потом начинались вопросы. Отвечал на вопросы директор школы, задавали
их тоже определенные люди, всегда одни и те же. И вдруг поднялся Мукуш.
- Вы тут читали, - не глядя на директора, вполголоса сказал он, -
Одессу забрали. А сколько от нее до Москвы?
Тетя Медина опустила голову. Директор взглянул на потолок, словно там
было написано, сколько километров от Москвы до Одессы, - он всегда смотрел
на потолок, прежде чем ответить на вопрос, - перевел взгляд на Мукуша. Но
дядя Муртуз не дал директору ответить.
- Помалкивал бы! - громко сказал он, подняв на Мукуша тяжелый взгляд. -
Не тебе за Советскую власть болеть! Элемент несчастный!
Наступила тишина; мне вдруг стало жалко Мукуша. И не мне одному. Даже
дядя Абуталиб вопреки обыкновению взглянул на дядю Муртуза и укоризненно
покачал козырьком. Но это не произвело на председателя никакого впечатления.
- Сколько раз я тебе говорил, - продолжал он еще громче, - привязывай
осла! А ты? Вчера смотрю - опять ишак в колхозном тутовнике прохлаждается.
- Вчера мой ишак со двора не выходил, - не поднимая глаз, негромко
отозвался Мукуш.
Дядя Муртуз начал кричать на Мукуша, причем теперь председатель
сельсовета согласно кивал козырьком. Мукуш молчал. А ведь ишак и правда не
выходил вчера со двора; Мукуш весь день заготавливал топливо: свалил старую
шелковицу, распилил и, обливаясь потом, охапку за охапкой таскал дрова в
подвал.
Когда у Мукуша было легко на душе, он ходил по двору, засунув руки в
карманы, и что-то шептал себе под нос.
- Ожил! - презрительно говорила в таких случаях тетя Медина, искоса
поглядывая на Мукуша.
Я чувствовал, что в этом слове кроется очень большой смысл, видел это
по тетиным глазам, и у меня становилось тревожно на душе, хотя я и не
понимал, в чем дело.
В тот вечер, после собрания, у Мукуша было именно такое настроение: он
расхаживал по двору, что-то бормотал, будто учил стихотворение, а тетя
провожала его недобрым взглядом.
Стемнело, в глубине двора мерцала за деревьями папироса Мукуша; он все
ходил, ходил, а я, не понимая, чем он сегодня так доволен, удивленно следил
за ним издали. Ишак, как всегда привязанный к дереву на краю двора, тоже,
казалось, недоумевал: он внимательно смотрел на Мукуша, нетерпеливо
перебирая ногами...
Потом Мукуш поднялся к нам и начал оживленно кружить по крыше. Его
огромная тень двигалась по стене дома, скользила по увядшим плетям
огурцов...
Мукуш был очень хорошо настроен, а если он радовался, это всегда не
нравилось тете. Вот и сейчас, расставляя на скатерти посуду, она вдруг
выронила стакан, из которого Мукуш любил пить чай, стакан разбился; мне
показалось, что тетя Медина разбила его нарочно. Самое интересное то, что
Мукуш даже не заметил разбитого стакана и как ни в чем не бывало продолжал