"Акрам Айлисли. Письмо" - читать интересную книгу автора

было почти счастье. Однако счастье оказалось недолгим. До обеда оставалось
еще порядочно, когда в редакцию явился пожилой писатель,
Выяснив, что его материал идет в очередной номер, он закурил и, удобно
расположившись на стуле, начал что-то рассказывать. Ну а когда подобный
человек что-нибудь рассказывает, полагается не читать рукопись, а, вытянув
шею, смотреть ему в глаза, всем своим видом показывая, что тебе до смерти
интересно, что ты просто подыхаешь от любопытства!
Халык меньше всего был способен сейчас проявлять интерес к чему бы то
ни было, но он, как и все, вытянул шею и сделал соответствующее выражение
лица.
Когда Халыку наконец удалось сосредоточиться, он начал понимать, что
маститый писатель, чей материал идет в очередном номере, говорит о какой-то
деревне в Лерикском районе и о тамошнем роднике, в котором такая вода, что
выпьешь стакан - и запросто можешь умять ягненка.
Потом речь пошла о Зардабском районе: там на берегу Куры такой лес,
такой лес, никто и понятия не имеет, что это за лес...
До обеда писатель с вдохновением повествовал о живительном лесном
воздухе, о целебной родниковой воде и о том, какой удивительный шашлык
получается на дубовых углях.
Когда начался перерыв, писатель ушел, но аромат леса и соблазнительный
запах шашлыка все еще витал в воздухе.
Очень может быть, что живительный лесной дух и упоительный запах
шашлыка долго еще оставался бы в комнате, если бы сразу же после обеда в
редакцию не сунулся молодой поэт. Он в одну минуту разогнал ароматы леса и
шашлыка. Что касается Халыка, он не почувствовал, что от поэта как-то
особенно пахнет, но когда тот ушел, Наджимли, потянув носом, решительно
заявил, что граммов триста парень принял. Наджимли приходилось верить - он
собаку съел на таких делах.
Пока перед ними сидел пожилой человек, Халык не мог встать из-за
стола - это было бы верхом неприличия, когда же молодой поэт, размахивая
руками, начал доказывать, что во всей этой редакции никто ни черта не
смыслит в поэзии, и комната, только что полная запахов леса и шашлыка, стала
полниться Блоком, Элюаром, Пастернаком и Вознесенским, Халык молча вылез
из-за стола и тихонько проскользнул в коридор,
Он стоял перед окном, смотрел во двор и думал о том, как же написать
брату. Письмо не должно было отличаться от прежних писем, иначе он сразу
поймет, в чем дело. А может, не надо письма, бросить открытку! "У нас все
благополучно, живы, здоровы, на работе тоже порядок. Привет от твоей сестры
Салтанат". Может, так и сделать? Если он пошлет такую открыточку, брат едва
ли догадается, что с ним творится. А в самом деле, что же все-таки с ним
происходит?
Хуже всего - это "братец". Видимо, так обращались к мужьям в древности,
в те незапамятные времена, когда детей обручали с пеленок, и когда принято
было жениться на двоюродных сестрах. В деревне многие женщины до сих пор так
зовут мужей, это, конечно, пережиток родового строя... Да, но при чем здесь
письмо? Ведь три недели он ни строчки не писал брату!
И тут Халыку вдруг пришло в голову, что последние три недели он вообще
ни строки не написал, на работе-то он тоже не сделал ни на копейку. Мысль
эта ошеломила Халыка, он тотчас же вернулся к своему столу и, хотя до конца
работы оставалось не больше пяти минут, набросился на пухлые папки.