"Уилл Айткен. Наглядные пособия " - читать интересную книгу автора

складываются в гигантскую черно-белую фотографию улыбающегося рта. "Хэлло,
хэлло, хэлло", - эхом отзываются балконы.
Занавес безмолвно раздвигается, из ширящейся бреши выходит золотистый
дым и растекается над аудиторией: на вкус точно ириски. Дым рассеивается, и
вот уже я могу различить узкую лестницу, наклонно поднимающуюся к
колосникам. Раскатистый барабанный бой, многократно усиленный чих, далекий
шум дождя. По обе стороны от лестницы разворачиваются алые знамена. В центре
каждого знамени вспыхивает золоченый диск света, а в диске - изображение
гигантского золоченого улыбающегося лица, веки гладкие, точно песчаные дюны,
брови - что вороново крыло.
На верхней ступени лестницы покачивается мумия, обмотанная
окровавленными бинтами. Невидимые ниточки дергают за бинты, они
приподнимаются, разматываются - узкие вымпелы поблескивают, точно влажные,
когда на них падает свет.
* бриджи для верховой езды.
Из савана появляется хрупкая фигурка, по-прежнему заключенная в
оболочку, но теперь - лишь в оболочку чешуйчатой золоченой кожи. Голос,
усиленный настолько, что идет он словно от основания моего мозга, начинает
петь. Голос - так себе, ничего особенного; что поражает, так это его
вкрадчивая доверительность: поет он только для меня.
Блистающая чешуей фигура сворачивается кольцом на верхней площадке и,
продолжая петь (ни слова не понимаю, зато как ясен и отчетлив голос!),
ползет, извиваясь, вниз по черной, застеленной ковром лестнице. Со ступеньки
на ступеньку перетекает бескостное тело, точно золотой Лизун. Чувствую,
голова закружилась, и тут осознаю, что, пока длился плавный, волнообразный
спуск, я не дышала - позабыла, как это делается. Своего рода высвобождение.
Добравшись до сцены, фигура распрямляется, встает на ноги. Голос у
основания моего мозга умолкает, чешуйчатый костюм расщепляется надвое, точно
гороховый стручок. Появляется голова и лицо, кожа золотая, как чешуя, но
бледная и влажная: это - лицо со знамен, обрамляющих лестницу. Гладкая
маска. За такую не заглянешь. Прекрасная, невозмутимая - зачем бы за нее
заглядывать?
На мгновение он застывает неподвижно: торс обнажен, волосы встрепаны, в
свете рампы поблескивает испарина. И тут у меня сводит судорогой живот, в
том самом месте, где некогда была матка: ну ничего не могу с собой поделать.
Я подмигиваю ему жемчужиной - тонкий лазерный лучик чистейшего белого света
протянулся от моего лба к его лбу. Вижу, он поймал его, запрокинул голову.
Впервые улыбается улыбкой с черно-белых карточек, тех, что подняла толпа.
Теперь весь зал скандирует: "Хэлло, хэлло, хэлло".
- Почему "хэлло"? - ору я Гермико, пытаясь перекричать общий гвалт.
- Не "хэлло", - кричит в ответ Гермико. - Оро. Так его зовут.
Он поводит плечами, стряхивая с себя остатки чешуйчатого костюма, через
всю грудину - мазок алой краски. Воздев тонкие руки, призывает своих
почитателей успокоиться. Затем неспешно подходит к лестнице - он просто
класс, вплоть до золотой набедренной повязки, не закрывающей золотистых
зарумянившихся ягодиц, - достает эллиптический золотой щит, в серо-черных
разводах, с девятью струнами. Прижимает его к своему обнаженному торсу, так,
что золотая кожа сияет сквозь щит, и легко проводит рукою по струнам. В
жарком свете рампы красная краска растекается кровью, струится вниз, пятнает
набедренную повязку. Весь концертный зал будто слегка раскачивается: Оро