"Чингиз Торекулович Айтматов. Материнское поле" - читать интересную книгу автора

крупице, по частице собирается, одно другое дополняет, получается то, что
мы называем счастьем.
В тот год, когда пришла Алиман, памятное лето выдалось. Хлеба созрели
рано. Рано начался и разлив на реке. За несколько дней до жатвы прошли в
горах сильные ливни. Даже издали заметно было, как там, наверху, снег таял,
словно сахар. И забурлила в поймище гремучая вода, понеслась в желтой пене,
в мыльных хлопьях, приносила с гор огромные ели с комлем, била их в щепки
на перепадах. В особенности в первую ночь страшно до самого рассвета ухала
и стонала река под кручей. А утром глянули - старых островов как не было,
начисто смыло за ночь.
Но погода стояла жаркая. Пшеница подходила ровно, зеленоватая понизу,
а поверху желтизной наливалась. В то лето конца-края не было спеющим нивам,
хлеба колыхались в степи до самого небосклона. Уборка еще не начиналась, но
мы загодя выжинали вручную по краям загонов проезд для комбайна. На работе
мы с Алиман держались рядышком, так что некоторые женщины вроде бы стыдили
меня:
- Ты бы уж сидела дома припеваючи, чем соревноваться с невесткой
своей. Уважение имей к себе.
А я думала иначе. Какое к себе уважение - дома сидеть... Да и не
усидела бы я дома, люблю жатву.
Так мы и работали вместе с Алиман. И вот тогда заметила я то, чего
никогда не забуду. На краю поля среди колосьев цвела в ту пору дикая
мальва. Она стояла до самой макушки в крупных белых и розовых цветах и
падала под серпами вместе с пшеницей. Смотрю, Алиман наша набрала букет
мальвы и, как бы тайком от меня, понесла куда-то. Я поглядываю незаметно,
думаю: что ж она будет делать с цветами? Добежала она до комбайна, положила
цветы на ступеньки и молча прибежала назад. Комбайн стоял наготове у
дороги, со дня на день ждали начала уборки. На нем никого не было, Касым
куда-то отлучился.
Я прикинулась, будто ничего не заметила, не стала смущать -
застенчивая она еще была, но в душе крепко обрадовалась: значит, любит. Вот
и хорошо, спасибо тебе, невестушка, благодарила я про себя Алиман. И до сих
пор вижу, какая она была в тот час. В красной косыночке, в белом платье, с
большим букетом мальвы, а сама разрумянилась, и глаза блестят - от радости,
от озорства. Что значит молодость! Эх, Алиман, невестушка моя незабвенная!
Охотница была до цветов, как девчонка. По весне снег лежит еще сугробами, а
она приносила из степи первые подснежники... Эх, Алиман!..
На другой день началась жатва. Первый день страды - всегда праздник,
никогда в этот день не видела я сумрачного человека. Никто не объявляет
этот праздник, но живет он в самих людях, в их походке, в голосе, в
глазах... Даже в тарахтенье бричек и в резвом беге сытых коней живет этот
праздник. По правде говоря, в первый день жатвы никто толком не работает.
То и дело шутки, игры загораются. В то утро тоже, как всегда, было шумно и
людно. Задорные голоса перекликались из одного края в другой. Но веселей
всех было у нас, на ручной жатве, потому что молодаек и девушек здесь целый
табор был. Бедовый народ. Касым, как на грех, проезжал тем часом на своем
велосипеде, полученном в премию от МТС. Озорницы перехватили его на пути.
- А ну, комбайнер, слезай с велосипеда. Ты почему не здороваешься со
жницами, зазнался? А ну, кланяйся нам, кланяйся своей жене!
Насели со всех сторон, заставили Касыма поклониться в ноги Алиман,