"Чингиз Торекулович Айтматов. Плач перелетной птицы" - читать интересную книгу автора

гор, перекатывало воды в хмурых глубинах и бугрилось плотью живой --
упругими мускулами больших, медлительных волн, возникающих и умирающих
втуне. Озеро как бы потягивалось, собиралось с духом, чтобы грянуть ночью
бурей. А пока над чистым озером, над его чистым простором, залитым весенним
солнцем, все так же высоко в воздухе роились, все так же кричали во все
голоса перелетные птицы, охваченные предчувствием сбора и скорого движения в
новый путь по миру.
А мать все молилась истово и яро:
- Заклинаю белым молоком своим материнским, услышь, Тенгри, услышь мои
слова! Мы пришли сюда, к оку твоему на земле - к священному Иссык-Кулю,
чтобы к тебе обратиться, великий вершитель судеб - небесный Тенгри. Вот я,
а вот рядом сын мой Элеман - мой последыш, больше уж мне не зачать и не
родить мне больше ни хорошего, ни худого человека, а прошу только, дай моему
последышу дар отцовский - мастерство Сенирбая, он и сам уже к ремеслу его
тянется... А еще хочет он, последыш мой Элеман, хочет быть сказителем
"Манаса", как брат его Койчуман. Не откажи и в этом, а прежде всего и
перво-наперво дай ему силу Слова издревнего, чтобы то Слово в душе приросло,
как древо корнями, чтобы сберег он Слово, от предков к потомкам идущее, для
детей и внуков своих, дай ему силу и дух могучий, чтобы память вместила в
себя Слово предков с тех пор, как киргизами стали они...
Я мать троих сыновей, Тенгри, услышь мои мольбы, услышь. И просят тебя
вместе с нами безъязыкие твари, что с человеком всегда заодно, - гончий пес
наш Учар, настигающий зверя любого, что по правую руку сына стоит, и рыжая
кобылица гривастая, что ни разу еще не прохолостила, что по левую руку
стоит...
И хотя мать молилась негромко, вполголоса, чудилось Элеману, будто
слова ее разбегались, рассыпались и вдаль, и вширь по всему озеру кликом
жарким, завораживающим, и чудилось, будто слова ее отзывались тревожным и
чутким эхом в горах окружающих: "Услышь меня, Тенгри, услышь, услышь..."
А когда она села на лошадь и поспешила вслед за спутниками,
удалявшимися небольшой кучкой берегом озера, он еще долго стоял здесь, держа
на ремне гончего пса Учара. Не знал он, дитя, что еще не раз и не два, а
много раз в жизни вспомнит этот день, этот час мольбы матери на Озере, что,
вспоминая, будет плакать и отрадно, и горько, будет благодарить судьбу за
то, что мать вымолила ему у самого Тенгри дар великого сказителя "Манаса",
за что имя ему дадут в народе - громоподобный манасчи Элеман. Не знал он,
что молодые годы его совпадут с лихими годами насилия ойратов, что людям
придется слушать "Манас", скрытно собираясь в глухих ущельях, не знал он,
что каждый раз, начиная с зачина "Манаса", мысленно будет возвращаться к
мольбе матери на Озере, давно уже убитой ойратами за сокрытие
сына-сказителя, и потому в сокровенном смысле зачина будет ему и утешение, и
обретение духа величия, и ощущение красоты и глубины Слова предков, в
котором воспета суть бессмертия народа. Не знал он, что именно ему будет
написано на роду напоминать затаившим от страха дыхание людям "Манас":
"О киргизы, о самом великом среди нас, о Манасе слушайте сказ.
От тех дней и до этих дни утекли, как песок, несчетные ночи ушли чредой
безвозвратной, годы ушли и века караваном в бесследные дали... В этом мире с
тех пор столько душ пребывало, сколько камней есть на свете, а может, и
больше. Среди них великие были люди и безвестные были. Были добрые люди и
злые. Силачи гороподобные были, батыры тигроподобные были, мудрецы