"Игорь Акимов, В.Карпеко. На чужом пороге (Повесть) " - читать интересную книгу автора

раз пять самое большое за все время, пока они сидели в Париже, расшифровывая
дурацкий код, введенный накануне по требованию премьер-министра
Великобритании сэра Уинстона Черчилля. Неужели она? Но каким образом? В этой
ужасной дыре... Значит, она не русская? А кто же тогда - англичанка?
Француженка?..
Сюрприз был столь велик, что Краммлих позабыл на минуту, что надо бы
скрывать свои чувства. Удивление, и радость, и сомнение сменялись на его
лице с мгновенной быстротой. Потом все это вытеснила решимость.
Томас Краммлих взял пепельницу - голову Мефистофеля - и сдвинул ее так,
чтобы она закрыла спрятанный под сукно микрофон. Тихо спросил:
- Вы давно из Парижа?
Разведчица посмотрела на него удивленно. Ее поведение было настолько
естественно и спокойно, что Краммлихом опять овладела неуверенность. Но нет,
он не мог ошибиться! Это она!..
Почти перестав хромать, он вернулся на место, медленно, словно ставил
точку, опустился в кресло и, не скрывая торжества, произнес:
- Так вы давно из Парижа, мадам?
Она продолжала играть превосходно.
- Не понимаю, что вы имеете в виду, - сказала она, потянулась к
пепельнице, придвинула ее к себе, стряхнула пепел с сигареты и затянулась
снова.
Краммлих молча сдвинул пепельницу на место, поискал глазами другую, но
не нашел. Тогда он снова сдвинул пепельницу на край стола, поближе к
разведчице, а сверху на микрофон положил папку с делом о расстрелянном
подпольщике. Подумал - и поверх папки положил еще одну.
Разведчица внимательно наблюдала за всеми этими манипуляциями.
Забыв о папке, Краммлих прошел через комнату к двери, выглянул наружу,
шепнул конвоиру: "Если появится господин гауптман, немедленно мне доложите".
Затем вернулся к столу и присел на его край.
- Если не возражаете, я вам кое-что напомню.
Ситуация изменилась столь стремительно и радикально, что ни о каком
плане действий не могло быть и речи - для этого у Краммлиха просто не было
времени. Надо наступать, пока играет роль элемент внезапности. Правда,
изолировать гауптмана он все-таки додумался; это было первое, что пришло в
голову Томасу Краммлиху. И не потому, что он боялся разоблачения, хотя такое
и могло иметь место. "Когда придет время, гауптман узнает все, что ему
следует знать, - решил Томас Краммлих, - а пока это касается лично меня..."
- Когда же это было... - в раздумье произнес он, хорошенько
сосредоточился, словно делал над собой усилие. - Если не ошибаюсь, это было
где-то весной сорок первого... да, да, в марте...
Томасу Краммлиху вдруг припомнился до мелочей весь тот день, с
просвечивающим через удивительно раннюю светлую листву солнцем, с лужами на
бульварах, с какой-то неповторимой весенней негой во всем теле. Еще ему
припомнилось, что, когда под вечер он шел в это кафе, где его должен был
поджидать Отто, - помяни, господи, его грешную душу! - он подумал, что
фиалки уже прошли, и оттого ему почему-то стало грустно.
Отто уже поджидал его. С ним был незнакомый армейский офицер, как потом
Краммлих имел возможность убедиться, - хороший парень. Они не теряли времени
и успели изрядно выпить. Догонять их было бы непросто, да и не очень-то
хотелось. Очевидно, они выбрали не самое лучшее время - в кафе было много