"Игорь Акимов, В.Карпеко. На чужом пороге (Повесть) " - читать интересную книгу автора

видел разведчицу.
- Да разве я утверждаю, что видел именно ее? - разозлился Краммлих. -
Просто ее лицо кого-то мне напоминает.
Уловив раздражение в его голосе, Дитц сухо спросил, когда господин
обер-лейтенант думает начинать утренний допрос. А поскольку утро уже
кончалось, как понял, взглянув на часы, Томас Краммлих, то пришлось спешно
одеваться, бриться, а завтракать и вовсе чем бог послал. Все же окончательно
испортить ему настроение не успели, и это было уже благо. Ковыляя в кабинет
Дитца, он даже насвистывал какую-то оперетку Оффенбаха и имел вид весьма
легкомысленный. Он знал, с чего начнет допрос - придумал ночью, во время
первой канонады, - а дальше можно было положиться на опыт и интуицию.
Когда ввели русскую разведчицу, он жестом отослал обоих конвоиров,
жестом предложил ей сесть. Она села на стул, а он, продолжая насвистывать
оперетку, листал дело какого-то подпольщика, расстрелянного больше двух
недель назад, - первое, что попало ему под руку на этом столе. "Как оно
здесь очутилось, эдакая древность? - думал Краммлих, давая разведчице время
еще раз - в новой обстановке - осмыслить ситуацию. - Она должна уверовать в
свои силы и в свои нервы настолько, что окажется беззащитной перед моим
внезапным ударом. Ну, пожалуй, пора..."
- А у меня для вас есть маленькая новость, - сказал он, улыбаясь как
можно приветливей. - Не исключено, что вам придется проделать небольшое
путешествие. В Берлин. Видите ли, в отличие от нас с гауптманом они
заподозрили в вас какую-то крупную птицу. И если и за сегодняшний день мы с
вами ни до чего не договоримся, то с первым же ночным самолетом вас
приказано переправить отсюда.
Для опытного разведчика провокационность этого хода была вне всяких
сомнений. Но это ничуть не смущало Томаса Краммлиха. Он знал: даже молчание
разведчицы будет теперь красноречивым. Оно укажет, что она не ведет никакой
игры, занимает пассивную позицию и думает лишь об одном - чтобы достойно
встретить конец. Случай банальный и для контрразведки не самый приятный, ибо
как средство для развязывания языка остаются лишь пытки, что, откровенно
говоря, малоэффективно и означает, что вся работа впереди: старые концы у
тебя на глазах ушли в воду, а повезет ли еще ухватить новые...
Другое дело - если она заговорит. Значит, не примирилась с положением,
значит - игра продолжается. А раз пошла вперед, тут уже все зависит от
искусства контрразведчика, сумеет ли он так ловко поставить капкан, чтобы
разведчик его не заметил. "Кроме того, - решил для себя Томас Краммлих, -
если она заговорит, это будет еще одним подтверждением, что ее задание
связано со здешними местами - с Курляндией".
- Так что же, будем продолжать отмалчиваться? - спросил он.
- Позвольте закурить.
Томас Краммлих предполагал, что это может случиться, и все же, услыхав
ее голос, он только величайшим усилием воли заставил себя скрыть рвущуюся
наружу радость.
Он неловко встал из-за стола, прихрамывая, обошел его, протянул ей
сигареты, зажженную спичку. Закурил сам. Подняв на нее глаза снова и увидав,
как она держит сигарету, как подносит ее ко рту - особенно, необычно, очень
элегантно, как это делают только парижанки, - он вдруг вспомнил, где видел
это лицо. Именно там, в Париже... Краммлих даже вспомнил тот странный день и
кафе на Монпарнасе, вот только название запамятовал - он там бывал редко,