"Игорь Алексеевич Акимов, В.Карпеко. Без риска остаться живыми " - читать интересную книгу автора

одинаковые, их раскладывали на столе: по два перед каждым едоком. "Когда ты
помрешь, дядько, - говорил Федя, - то я буду колоть сахар. Научусь!.."
У него была тайная мечта: найти сахарную голову величиной с гору.
Белоснежно сверкающая, она даже снилась Феде... Но когда подрос, ее место
заступила другая мечта: заработать денег побольше - и купить коня, большого
и крепкого, как на ярмарке... Потом и эта потускнела, и он стал мечтать о
новой пиле (у старой полотно повело и недоставало многих зубьев), о сапогах
(подступала осень). Мечта дробилась и распадалась, как тот кусок сахарной
головы в дядиной ладони... Да и смысл самого слова стал для него иным, и
Федор об уже решенном деле говорил так: "Мечтаем на той неделе с дядькой тын
поладить..."
Но сейчас эта сахарная голова не вызвала радости, а напротив, какое-то
стеснение сковало его. Он подступал к мызе тяжелым неподатливым шагом, и
будь его воля - может быть, свернул бы и прошел мимо.
Правда, очутившись в прихожей. Тяглый почувствовал как бы облегчение.
Хотя па то и не было причин, словно камень свалился с его души. И эта
неожиданная легкость так его обрадовала, что он, повинуясь знаку лейтенанта
Пименова, буквально рванулся в левую дверь и сделал по инерции три лишних
шага. Поняв это, он вдруг резко присел, одновременно поворачиваясь и
наставляя автомат...
За спиной было пусто.
Старшина перевел дух и неторопливо вышел на середину.
Большая комната. Очень большая. Два окна давали сейчас немного света,
ливень закрывал их плотнее, чем трехслойная марля. Посреди комнаты стоял
громоздкий обеденный стол, хорошая вещь из наборного дуба, раздвижной к тому
же. Эка будет картина знатная, если его развернуть, ведь полета народу
усядутся! - с почтительным изумлением прикинул Тяглый.
В углу наискосок стоял громоздкий ткацкий станок, тоже нужная в
хозяйстве вещь. У стены справа - громоздкий буфет, трехрядный, тоже из дуба,
но он был покрыт таким темным лаком, что под ним и не разберешь, хорош ли
дуб. Зато ручки на дверцах были вне подозрений: медные головы львоз, и в
носу у каждого - кольцо. Тяглый потрогал дверцы буфета, хотя сразу не
сомневался, что; они заперты. Так и оказалось. Все равно там пусто, - сказал
себе Тяглый. - Еда небось в погребе да на чердаке, а посуду во дворе
закопали. А кому она нужна, их посуда, прости господи!..
По бокам буфета висели две большие картины, очень красивые. Одна -
вроде бы на клеенке - изображала лебедей на озере.
Вторая картина тоже хороша, - на ней два оленя травку щиплют, тут же
ручеек и деревья по сторонам...
Под картинами стулья рядочком, по четыре под каждой. Пол вощеный, и
хоть света мало...
Старшина присел, включил фонарик. Так и есть - след. По этому полу хоть
босиком иди - не убережешься. А тут отпечатано пылью четко, и форма, и
подковки - знакомая картина: немец прошел.
Следы вели к двери возле ткацкого станка.
Старшина подбежал к двери, выглянул. Никого. Коридор. Следы пошли
направо. И вернулись. Вот в эту дверь напротив.
Старшина изготовился... резко и бесшумно распахнул дверь... Пусто,
Фикус под потолок, граммофонная труба и столик с вышитой скатертью. Другая
дверь из этой комнаты - направо - распахнута, и за нею слышно безмолвное