"Питер Акройд. Чаттертон" - читать интересную книгу автора

она, а не он.
- Почему бы тебе не взглянуть на него, Вив? Я думаю, тебе понравится.
Вздохнув, она последовала за ним в комнату. Он нырнул за ширму и тут
же вынырнул, держа портрет перед собой, так что лицо его было спрятано за
картиной.
- Вуаля!7 - голос его прозвучал немного приглушенно.

7 Voila - Вот! (фр.).

- Манжту!8 - откликнулся Эдвард. Это было единственное французское
слово, которое он знал.

8 Mange-tout - спаржевая фасоль (фр.).

Вивьен не выказала особого восторга.
- Кто это?
- Я не покупал его, - сказал Чарльз. - Я его выменял. Помнишь те книги
про флейту?
- Но кто же это?
Из-за холста показалась голова Чарльза, и он в очередной раз воззрился
на сидящую фигуру.
- Разве ты не видишь, какой у него умный взгляд? Я думаю, это
какой-нибудь родственник.
Эдвард громко и гулко рассмеялся.
- Какой-то он неуловимый.
- Но правда ведь, в нем есть что-то знакомое? Я никак не могу
нащупать...
- Ты же его щупал, папа. - Эдвард бросил притворяться, что смотрит
телевизор. - Я сам видел.
Но Вивьен уже потеряла интерес к предмету разговора.
- Могу я посмотреть, что ты написал за сегодня? - спросила она,
направляясь к рабочему столу Чарльза.
Но он, казалось, не расслышал ее.
- Я думаю, это какой-то великий писатель. Взгляни на книги, что лежат
рядом с ним.
Вивьен же взглянула на одну-единственную строчку, которую Чарльз
сочинил за день, и мягко проговорила:
- Дорогой, не расстраивайся, если не можешь писать каждый день. Как
только пройдет твоя головная боль...
Чарльз неожиданно разозлился.
- Ты когда-нибудь прекратишь об этом говорить?
Вот уже несколько недель его мучили перемежающиеся головные боли, с
потерей периферийного зрения в левом глазу. Он ходил ко врачу, и тот
поставил диагноз - мигрень - и прописал болеутоляющие. Чарльзу этого было
вполне достаточно, так как он считал, что назвать болезнь - это почти то же
самое, что излечить ее.
- Я не болен! - Он подошел к окну и окинул взглядом ранневикторианские
дома, тянувшиеся в ряд по другой стороне улицы. Вечернее солнце золотило
поблекшую штукатурку на фасадах, и вся улица показалась ему вдруг чем-то
эфемерным, лишенным глубины или объема, - всего лишь диорамой викторианской