"Василий Аксенов. Московская сага-3. Тюрьма и мир" - читать интересную книгу автора

если дело отягощалось какими-нибудь обстоятельствами. В лагеря отправлялись
и те недотепы, что опаздывали на работу, то есть совершали проступок,
близкий к саботажу великой реконструкции. В общем, трудно отрицать: порядок
был.
И все-таки для того, чтобы полностью объяснить грандиознейшую
стабилизацию и распространение могущества, возникшие к концу сороковых и
распространившиеся на первую половину пятидесятых годов, нам придется
скакнуть с накатанных рельс реализма в трясину метафизики. Не кажется ли
нам, елки-палки, что дело все в том, что к тому времени организм социализма,
который мы теперь в связи с недавними событиями не можем не сравнить с
простым человеческим организмом, хотя бы по продолжительности жизни, что к
тому времени этот организм социализма просто-напросто достиг своего пика, не
кажется ли нам? То есть в том смысле, что... вот именно в том смысле, что
социализм, если его рассматривать как некое биотело, а почему бы нам не
рассматривать его как тело, достиг вершины своего развития, и вот именно
потому-то и работал тогда некоторое время без сбоев.
И впрямь, ему было в те времена слегка за тридцать, расцвет каждого
отдельно взятого тела. Предельно развитая суть всякого тела и данного тела,
то есть социализма, в частности. Наконец-то было достигнуто сбалансированное
совершенство общества: двадцать пять миллионов в лагерях, десять миллионов в
армии, столько же в гэбэ и системе охраны. Остальная часть дееспособного
населения занята самоотверженным трудом; состояние умов и рефлекторных
систем великолепное. Произошло максимальное и, как впоследствии выяснилось,
окончательное геополитическое расширение. Возникший под боком, как гирлянда
надувных мешков, социалистический лагерь, старательно подравнивался к
метрополии, чистил ячейки. К моменту начала нашего третьего тома, то есть к
осени 1949 года, прошли уже в каждой "стране народной демократии" свои
большие чистки. Одна лишь банда бывших друзей умудрилась увернуться от
сталинских объятий, "банда Иосифа Броз Тито с его гнусными сатрапами, банда
американских шпионов, убийц и предателей дела социализма". Ненависть,
обращенная к Югославии, была так горяча, что безусловно свидетельствовала не
только о желчном пузыре стареющего паханка, но и об активности, то есть
совершенстве, социалистических процессов. Разоблачение предателей не
затихало ни на минуту ни в прессе, ни на радио, ни в официальных заявлениях.
Кукрыниксы и Борис Ефимов соревновались в похабнейших карикатурах. То
изобразят строптивого маршала в виде толстожопой бульдожицы на поводке у
долговязого "дяди Сэма" -- с когтей, конечно, капает кровь патриотов, то в
виде расплывшегося в подхалимском наслаждении пуфа, на котором все тот же
наглый "дядя Сэм" развалился своей костлявой задницей. Постоянно делались
намеки на толстые ляжки вождя югославских коммунистов и на нечто бабье в
очертаниях его нехорошего лица. В каких только преступлениях и злостных
замыслах не обвинялся этот человек, однако один, может быть, самый гнусный
замысел никогда не упоминался. Дело в том, что у вождя южных славян была
тенденция не только к отколу от лагеря мира и социализма, но и к слиянию с
оным. Еще в сорок шестом "клика Тито" предложила Сталину полный вход
Югославии в СССР на правах федерации союзных республик, ну и, разумеется,
вход всей "клики" в Кремль на правах членов Политбюро. Сталин тогда струхнул
больше, чем в сорок первом. Явится "верный друг СССР" в Кремль со своими
гайдуками, а ночью передушит всех одновременно в кабинетах и спальнях. Вот в
чем причина упорства -- хочет, мерзавец, стать вождем не только южных, но и