"Василий Аксенов. Московская сага-3. Тюрьма и мир" - читать интересную книгу автора

карточкам во время войны осуществлялось, ну а после денежной реформы сорок
седьмого и отмены карточной системы в хлебных магазинах появились батоны,
крендели, халы, французские булочки (через два года, впрочем,
переименованные в городские, дабы не распространять космополитическую
заразу), сайки, баранки, сушки, плюшки, всевозможные сдобы, затем по крайней
мере полдюжины названий ржаных изделий -- бородинский, московский,
обдирный... в кондитерских же отделах среди щедрой россыпи конфет
воздвиглись кремовые фортификации, подкрепленные серьезными, в каре и в
овалах, формациями шоколадных наборов, в гастрономах же в отделе сыров можно
было теперь увидеть не только жаждущих пожрать, но и знатоков, ну,
какого-нибудь грузного москвитянина с налетом прошлого на мясистом лице,
который благодушно объясняет более простодушной соседке: "Хороший сыр,
голубушка моя, портяночкой должен пахнуть..."
Да и мясная гастрономия, хо-хо, не плошала, ветчины и карбонады
радовали глаз своим соседством с сырокопчеными рулетами, разнокалиберными
колбасами, вплоть до изысканных срезов, обнажавших сущую мозаику вкуснейших
элементов начинки. Сосиски, те свисали с кафельных стен какими-то
тропическими гирляндами. Сельди разной жирности полоскались в судках, чертя
над головами покупателей невидимые, но ощутимые траектории к отделу крепких
напитков. Ну, а там представал глазу патриота сущий парад гвардейских
частей, от бутылочных расхожих водок до штофных ликеров. Икра всегда была в
наличии, в эмалированных судках она смущала простой народ, веселила
лауреатов Сталинских премий. Крабы в банках были повсюду и доступны по цене,
но их никто не брал, несмотря на потрескивающую в ночи неоновую рекламу. То
же самое можно было сказать и про печень трески, и это может подтвердить
любой человек, чья юность прошла под статичным и вечным полыханием
сталинской стабилизации: "Печень трески! Вкусно! Питательно!"
У простого народа были свои радости: "микояновские" котлеты по шесть
копеек, студень, что повсюду стоял в противнях и продавался за цену почти
символическую, то есть максимально приближенную к коммунизму.
Живы еще были кое-где знаменитые московские пивные в сводчатых
подвалах. Вот спускаешься, например, в "Есенинскую", что под Лубянским
пассажем. Товарищ половой тут же, не спрашивая, ставит перед тобой тарелочку
с обязательной закуской: подсоленные сухарики, моченый горошек, ломтик
ветчинки или косточка грудинки; о, русские ласкательные, едальные
уменьшительные! А пивко-то, пивко! И бочковое, и бутылочное к вашим услугам!
"Жигулевское", "Останкинское", "Московское" в поллитровках, "Двойное
золотое" в маленьких витых сосудах темного стекла!
Откуда же оно взялось -- и довольно скоро после военной разрухи -- это
сталинское гастрономическое изобилие? Впоследствии нам объяснят, что
возникло оно в городах за счет ограбления села, и мы с этим согласимся, хотя
и позволим себе предположить, что объяснение не покрывает всей проблемы.
Порядок был тогда, неизменно гаркнут нам в ответ ветераны вооруженной
охраны. Воровства не было! И в этом тоже содержится истина или, скажем так,
часть истины. В самом деле, народ наш российский доведен был Чекой до такой
кондиции, что уж и воровать боялся. За мешочек колосков со вспаханного поля,
за полусгнившую, никому не нужную картофь отправляли "по указу" на десять
лет кайлить вечную мерзлоту. Не важно было, что ты взял, колбасы вязку или
золотишка на сто тыщ, все получали "за расхищение социалистической
собственности" жутчайшие каторжные сроки, а то и вышку могли схлопотать,