"Рюноскэ Акутагава. Бататовая каша" - читать интересную книгу автора


Акутагава Рюноскэ

БАТАТОВАЯ КАША




Было это в конце годов Гэнкэй, а может быть, в начале правления
Нинна. Точное время для нашего повествования роли не играет. Читателю
достаточно знать, что случилось это в седую старину, именуемую Хэйанским
периодом... И служил среди самураев регента Мотоцунэ Фудзивара некий гои.
Хотелось бы привести, как полагается, его настоящее имя, но в
старинных хрониках оно, к сожалению, не упомянуто. Вероятно, это был
слишком заурядный человек, чтобы стоило о нем упоминать. Вообще следует
сказать, что авторы старинных хроник не слишком интересовались заурядными
людьми и обыкновенными событиями. В этом отношении они разительно
отличаются от японских писателей-натуралистов. Романисты Хэйанской эпохи,
как это ни странно, не такие лентяи... Одним словом, служил среди самураев
регента Мотоцунэ Фудзивара некий гои, и он-то и является героем нашей
повести.
Это был человек чрезвычайно неприглядной наружности. Начать с того,
что он был маленького роста. Нос красный, внешние углы глаз опущены. Усы,
разумеется, реденькие. Щеки впалые, поэтому подбородок кажется совсем
крошечным. Губы... Но если вдаваться в такие подробности, этому конца не
будет. Коротко говоря, внешний вид у нашего гои был на редкость
затрапезный.
Никто не знал, когда и каким образом этот человек попал на службу к
Мотоцунэ. Достоверно было только, что он с весьма давнего времени
ежедневно и неутомимо отправляет одни и те же обязанности, всегда в одном
и том же выцветшем суйкане и в одной и той же измятой шапке эбоси. И вот
результат: кто бы с ним ни встречался, никому и в голову не приходило, что
этот человек был когда-то молодым. (В описываемое время гои перевалило за
сорок.) Всем казалось, будто сквозняки на перекрестках Судзяку надули ему
этот красный простуженный нос и символические усы с самого дня его
появления на свет. В это бессознательно верили поголовно все, и, начиная
от самого господина Мотоцунэ и до последнего пастушонка, никто в этом не
сомневался.
О том, как окружающие обращались с человеком подобной наружности, не
стоило бы, пожалуй, и писать. В самурайских казармах на гои обращали не
больше внимания, чем на муху. Даже его подчиненные - а их, со званием и
без званий, было около двух десятков - относились к нему с удивительной
холодностью и равнодушием. Не было случая, чтобы они прервали свою
болтовню, когда он им что-нибудь приказывал. Наверное, фигура гои так же
мало застила им зрение, как воздух. И если уж так вели себя подчиненные,
то старшие по должности, всякие там домоправители и начальствующие в
казармах, согласно всем законам природы вообще решительно отказывались его
замечать. Скрывая под маской ледяного равнодушия свою детскую и
бессмысленную к нему враждебность, они при необходимости сказать ему
что-либо обходились исключительно жестами. Но люди обладают даром речи не