"Рюноскэ Акутагава. Бататовая каша" - читать интересную книгу автора

случайно. Естественно, время от времени возникали обстоятельства, когда
объясниться жестами не удавалось. Необходимость прибегать к словам
относилась целиком на счет его умственной недостаточности. В подобных
случаях они неизменно оглядывали его сверху донизу, от верхушки измятой
шапки эбоси до продранных соломенных дзори, затем оглядывали снизу
доверху, а затем, презрительно фыркнув, поворачивались спиной. Впрочем,
гои никогда не сердился. Он был настолько лишен самолюбия и так робок, что
просто не ощущал несправедливость как несправедливость.
Самураи же, равные ему по положению, всячески издевались над ним.
Старики, потешаясь над его невыигрышной внешностью, мусолили застарелые
остроты, молодые тоже не отставали, упражняя свои способности в так
называемых экспромтах все в тот же адрес. Прямо при гои они без устали
обсуждали его нос и его усы, его шапку и его суйкан. Частенько предметом
обсуждения становились его сожительница, толстогубая дама, с которой он
разошелся несколько лет назад, а также пьяница-бонза, по слухам, бывший с
ней в связи. Временами они позволяли себе весьма жестокие шутки.
Перечислить их все просто не представляется возможным, но, если мы
упомянем здесь, как они выпивали из его фляги сакэ и затем мочились туда,
читатель легко представит себе остальное.
Тем не менее гои оставался совершенно нечувствителен к этим
проделкам. Во всяком случае, казался нечувствительным. Что бы ему ни
говорили, у него не менялось даже выражение лица. Он только молча
поглаживал свои знаменитые усы и продолжал заниматься своим делом. Лишь
когда издевательства переходили все пределы, например, когда ему к узлу
волос на макушке прицепляли клочки бумаги или привязывали к ножнам его
меча соломенные дзори, тогда он странно морщил лицо - то ли от плача, то
ли от смеха - и говорил:
- Что уж вы, право, нельзя же так...
Те, кто видел его лицо или слышал его голос, ощущали вдруг укол
жалости. (Это была жалость не к одному только красноносому гои, она
относилась к кому-то, кого они совсем не знали, - ко многим людям, которые
скрывались за его лицом и голосом и упрекали их за бессердечие.) Это
чувство, каким бы смутным оно ни было, проникало на мгновение им в самое
сердце. Правда, мало было таких, у кого оно сохранялось хоть
сколько-нибудь долго. И среди этих немногих был один рядовой самурай,
совсем молодой человек, приехавший из провинции Тамба. У него на верхней
губе еще только-только начали пробиваться мягкие усики. Конечно, вначале
он тоже вместе со всеми безо всякой причины презирал красноносого гои. Но
как-то однажды он услыхал голос, говоривший: "Что уж вы, право, нельзя же
так..." И с тех пор эти слова не шли у него из головы. Гои в его глазах
стал совсем другой личностью. В испитой, серой, тупой физиономии он увидел
тоже Человека, страдающего под гнетом общества. И всякий раз, когда он
думал о гои, ему представлялось, будто всё в мире вдруг выставило напоказ
свою изначальную подлость. И в то же время представлялось ему, будто
обмороженный красный нос и реденькие усы являют душе его некое утешение...
Но так обстояло дело с одним-единственным человеком. За этим
исключением гои окружало всеобщее презрение, и он жил поистине собачьей
жизнью. Начать с того, что он не имел никакой приличной одежды. У него
были один-единственный серо-голубой суйкан и одна-единственная пара штанов
сасинуки того же цвета, однако вылиняло все это до такой степени, что