"Марк Александрович Алданов. Святая Елена, маленький остров ("Мыслитель" #4) " - читать интересную книгу автора

Все оживилось в Лонгвуде: император объявил, что выйдет обедать в
столовую. Метрдотель в зеленой, расшитой золотом ливрее ставил тяжелые
серебряные блюда на шатающийся дощатый стол и, выгнав из-под буфета крысу,
вынимал service des quartiers generaux*, - драгоценный севрский сервиз,
рисунки которого изображали победы Наполеона. Мамелюк Али стал за креслом
его величества. Этого Али звали в действительности Луи-Этьен Сен-Дени и
родился он в Версале, но был в свое время фантазией Наполеона сделан
почему-то мамелюком. Шесть ливрейных лакеев, французов и англичан, разносили
кушанья и напитки. Обед из семи блюд продолжался менее получаса. Император
был положительно весел: он перестал чувствовать боль в боку, и ему
показалось, как это иногда еще с ним бывало, что бритва исчезла и что до
смерти, быть может, далеко. Наполеон прикоснулся к двум-трем блюдам -
обыкновенно почти ничего не ел - и велел подать шампанского.
______________
* сервиз из штаб-квартиры (франц.)

После обеда перешли в гостиную, куда было подано кофе. Монтолон
расставил шахматы на большом коричневом столике с крошечным полем посредине.
Наполеон передвинул пешку, - он очень плохо играл и никогда не думал о
ходах, - но не продолжал партии: ему хотелось говорить. Он чувствовал себя в
ударе. Бертран попросил его величество прочесть вслух трагедию Корнеля:
гофмаршал любил это послеобеденное времяпровождение, при котором он мог
незаметно подремать с полчаса, порою просыпаясь и выражая восхищение перед
гением поэта и чтеца. Наполеон заговорил было о сравнительных достоинствах
трагедий Корнеля, Расина и Вольтера, но посмотрел на своих собеседников и
замолчал. Ему стало досадно, что ссылку делят с ним необразованные генералы,
ничего не смыслящие ни во французской трагедии, ни в Данте, ни в Оссиане и
вообще ни в чем ничего не смыслящие, кроме военного дела, в котором они,
впрочем, тоже недалеко ушли.
Разговор вернулся к политике. Граф Монтолон спросил, думает ли его
величество, что французскую революцию можно было предупредить.
- Трудно было, очень трудно, - ответил после некоторого молчания
Наполеон. - Следовало убить вожаков и дать народу часть того, что они ему
обещали... Надо было также позолотить цепи: народ никогда не бывает
свободен - и слава Богу! Но позолоченных цепей он не замечает... Революция -
грязный навоз, на котором вырастает пышное растение. Я овладел революцией,
потому что я ее понял. Я взял от нее все, что было в ней ценного, и задушил
остальное. Заметьте, я сделал это, не прибегая к террору. Править при помощи
несчетных казней, как Робеспьер, может не очень долго каждый дурак. Но вряд
ли кто, кроме меня, мог успокоить Францию без гильотины. Вспомните то
время... Тысячелетняя монархия пала в прах... Все было сокрушено,
уничтожено, испачкано. Я поднял свою корону из лужи.
Он задумался.
- Да, революция - страшная вещь, - заговорил он снова. - Но она большая
сила, так как велика ненависть бедняка к богачу... Революция всегда ведь
делается ради бедных, а бедные-то от нее страдают больше всех других. Я и
после Ватерлоо мог бы спасти свой престол, если б натравил бедняков на
богачей. Но я не пожелал стать королем жакерии... Я наблюдал революцию