"Марк Александрович Алданов. Святая Елена, маленький остров ("Мыслитель" #4) " - читать интересную книгу автора

его самым совершенным и законченным типом негодяя, когда-либо существовавшим
на земле, и добавил - в пику Людовику XVIII, - что только он, Наполеон, мог
не бояться услуг такого злодея, ибо знал, как себя с ним вести, и однажды,
при удобном случае, прямо ему объявил: "Monsieur Fouche, il pourrait etre
funeste pour vous que vous me prissiez pour un sot".** Посмеялся над Венским
Конгрессом и над Священным Союзом, участники которого, три маленьких
человека, хотят самовластно править всеми народами мира по указке попов и
проходимцев, тогда как править миром не мог долго сам он, Наполеон. Сказал,
что непризнание за ним императорского титула просто глупо, ибо титул есть
пустой звук, трон - кусок дерева, обитый шелком, а у него, к счастью,
имеется для представления потомству кое-что получше титула и трона. Сказал,
что монархи, желая оскорбить его, плюнули в лицо друг другу: ибо если он,
Наполеон, чудовище, то что же сказать о них, которые наперебой ловили его
улыбки и на выбор предлагали ему в жены своих знатнейших принцесс. Напомнил,
что в его приемной толпились, ожидая очереди, десятки европейских монархов и
что в день его свадьбы с дочерью Цезарей четыре королевы несли шлейф его
невесты. Сказал, что конфискация его богатств - обыкновенное уголовное
мошенничество, которым, впрочем, он нимало не огорчен, - ему ничего не
нужно; если же ему придется голодать, то он обратится не к монархам, а
пойдет в стоянку 53-го полка, несущего службу около Лонгвуда, - и, конечно,
простые люди английского народа поделятся куском хлеба с самым старым
солдатом Европы.
______________
* "Он всегда находится в состоянии измены" (франц.)
** "Господин Фуше, не считайте меня глупцом, это могло бы очень плохо
для вас кончиться" (франц.)

При этих словах итальянец прослезился. Цель была достигнута. Втолковав
все сказанное гостю, император дал ему понять, что считает его совершенно
исключительным по уму и характеру человеком, - и милостиво отпустил маркиза.
Итальянец еще с полчаса в коляске повторял: "Какой человек! Что за человек!"
Наполеон был очень доволен разговором. Он не питал особенно враждебных
чувств ни к Александру, ни к Кэстльри, ни к Талейрану, ни к Фуше. Мысль о
соперничестве с ними, хотя они одержали над ним верх, не приходила ему в
голову: император никого из людей не считал равным себе по умственным и
духовным силам. Симпатий и антипатий у него уже давно на свете не было - по
крайней мере, в спокойные минуты: с каждым из своих бесчисленных врагов он
мог установить в любую минуту самые лучшие отношения, если этого требовал
его интерес. Теперь интерес больше ничего не требовал: за плечами стоял враг
пострашнее Англии и России. Только по долголетней привычке наносить удары
врагам, да еще иногда в порыве раздражения от больной печени, Наполеон
срывал свою злобу против человечества и судьбы на ком попадалось. И уж
конечно приличнее было сорвать ее на Александре или на Талейране, чем на
сэре Гудсоне Лоу. Ссыльный император чувствовал, что борьба с губернатором
острова Святой Елены придает мелочный характер последним годам его жизни. От
подобного неприличия легче всего было уберечься ореолом мученичества, и
Наполеон всячески поддерживал этот свой ореол, хотя прекрасно понимал, что
англичане в общем ведут себя довольно корректно; а если б они были и не
корректны, то вряд ли он мог бы на это пенять, ибо у него на совести
значились не такие дела.