"Марк Александрович Алданов. Святая Елена, маленький остров ("Мыслитель" #4) " - читать интересную книгу автора

конституции, ограничивающей власть султана властью высшего магометанского
духовенства, и сочувственно цитировал мнение этого органа печати: "Что
значит сия мнимая конституция в сравнении с тою, при которой Великобритания
благоденствует!" В заключение он туманно сообщал о некоем Союзе
благоденствия, который по значению не уступит славному немецкому
Tugendbund'y* (Ржевский тут же нарисовал между строк печать союза: улей с
пчелами), и о других тайных обществах. В общества эти вошли почти все общие
друзья.
______________
* "Союз Добродетели" (нем.)

"Вертится вокруг них, между прочим, известный тебе полковник Юлий
Штааль. Говорят о нем разно. Другой твой приятель (стыдись, брат!), Иванчук
теперь, как, верно, тебе ведомо, миллионщик и большая персона. Говоря
правду, оба хороши, и многое о них тебе расскажу при встрече: слышно, будто
вскорости будешь к нам и жалуешься флигель-адъютантом. С оным тебя не
поздравляю, однако в сием звании в обществе будешь прежеланным человеком".
"Ну, я еще подумаю", - сказал про себя с досадой Александр Антонович.
Его раздражал тон Ржевского, который, очевидно, уже зачислил его мысленно в
члены какого-то общества. "И пишет как, - еще надежная ли оказия!"
Письмо заканчивалось ходившими по России стишками молодого поэта об
Александре I. Ржевский цитировал первые строфы этого стихотворения:

Ура! В Россию скачет
Кочующий деспот,
Спаситель горько плачет,
А с ним и весь народ...

Узнай, народ российский,
Что знает целый мир:
И прусский, и австрийский
Я сшил себе мундир...

Автора стихов звали Пушкиным; де Бальмен с облегчением вспомнил, что
именно это и был второй, после Илличевского, из молодых царскосельских
поэтов. Стишки были бойкие, но Александр Антонович с сомнением качал
головой. Двадцатилетнему мальчику простительно без толку фрондировать и
делать оппозицию правительствам. Сам де Бальмен хотел отнестись к делу
серьезнее.
Как большинство людей того времени, де Бальмен не любил и не уважал
Александра Первого. Он охотно допускал, что в России создастся новый
заговор, как в 1801 и 1762 годах, и что надоевшего всем царя задушат, как
задушили его отца и деда. Такое предприятие даже не представлялось де
Бальмену особенно трудным, ибо, судя по всему, популярность Александра
Павловича теперь ненамного превышала популярность его отца. Сам граф не
принял бы участия в подобном деле, не только из страха, но также из
брезгливости: он с отвращением вспоминал сцены в Михайловском замке, которые
ему пришлось увидеть в дни молодости. Однако воспользоваться успехом чужого
заговора де Бальмен был бы не прочь. Но люди, которые, по-видимому, входили
в этот Союз Благоденствия, и сам Союз, и даже его название графу большого