"Марк Александрович Алданов. Пещера (Трилогия #3) " - читать интересную книгу автора

и разговоры с разными тупыми доктринерами, которые все еще не могут понять,
что для папы и Украина, и Рада, и гетман это была только необходимая стадия
для восстановления единой России, папа сам мне говорил, что эти разговоры с
тупыми доктринерами испортили ему много крови, ты ведь его знаешь. Но меня
только удивляло, что он так много пьет воды, иногда целый графин за вечер,
это совсем не было в его духе, и еще, что на нем пиджак и жилет стал сидеть
свободно, и вот, представь себе, я его третьего дня упросила взвеситься в
автомате, и ахнула, оказалось 78 кило, это значит, что он с Петербурга
потерял двенадцать кило, ты наверное тоже помнишь, что он в последний раз
взвешивался в Сестрорецке, и в нем было 5 пудов 16 фунтов, это на кило
выходит 90 кило. Я сейчас же позвонила к профессору Моргенштерну, нам его
очень хвалили, говорят, он первый в мире по внутренним, у него очередь
такая, что я едва получила билет. Вчера мы у него были, и вот он сказал, что
у папы, по-видимому, сахарная болезнь, хоть точно он еще не может сказать до
анализа. Папу я, конечно, успокоила, ты знаешь, какой он мнительный при
своем мужестве, но как только он прилег отдохнуть, он теперь отдыхает часок
после обеда, я опять, уже сама, побежала к Моргенштерну и потребовала, чтоб
он мне сказал всю правду, он меня тоже немного успокоил, говорит, что пока
опасности нет, надо только соблюдать строжайший режим. Но сегодня я зашла в
русский книжный магазин, где папу, конечно, знают, он там покупает много
книг, и я там раньше видела русский Энциклопедический Словарь, тот самый,
что стоял у папы в кабинете, и я там посмотрела о сахарной болезни, и
думала, что я с ума сойду. Не сердись, моя дорогая, что я так тебя волную,
но что ж я буду от тебя скрывать, кому же я напишу? Во всяком случае теперь
о нашем переезде не может быть речи, Моргенштерн чудный профессор, и очень
внимательный, я ему сказала, кто такой папа, он наверное и сам слышал, и я
хочу, чтобы папа был все время под его наблюдением, значит, мы увидимся не
так скоро, но что же делать? Завтра, после анализа, опять тебе напишу,
надеюсь, по крайней мере, что у вас все хорошо, дорогие мои дети, и радуемся
за вас, каково мне жить так далеко от тебя (здесь было старательно
зачеркнуто "но" и добавлено: "и от Вивиана"), но мы теперь из Германии так
скоро не уедем, если только здесь можно будет хорошо устроить папу, а пока
насчет продуктов тут очень неважно, масло я едва достаю, это Бог знает что
делают союзники с их блокадой, скажи это Вивиану, папа говорит то же самое,
он всегда предсказывал, что так будет..."
Вода в ванне подходила к краям. Муся, вздрагивая, вошла в ванную - там
было теплее, повернула кран, попробовала рукой воду. "Бедный папа!" -
повторила она. С сахарной болезнью у нее связывалось представление о людях,
которые носят с собой коробочку с кружками сахарина и которым
строго-гостеприимные хозяйки говорят: "Да бросьте вы ерунду, попробуйте
моего варенья!", а остроумно-гостеприимные: "Самый выгодный гость, никакого
расхода на сахар!.." "Разве это опасно? - с тревогой спрашивала себя Муся. -
Мама пишет, в словаре сказано... Может, она не так поняла... А что, если это
правда? Что, если не станет папы!.."
Она с ужасом постучала по стулу, покрытому мохнатой простыней. В ванной
все было, как нарочно, мраморное, металлическое, стеклянное. Муся приподняла
край простыни и постучала прямо по дереву. "Нет, этого не может быть, не дай
Бог, не дай Бог!" - вслух повторила она. Ей стало жутко. "Скорей бы пришел
Вивиан... Да нет же, этого быть не может!.." С отцом была связана вся
петербургская жизнь, теперь казавшаяся ей безоблачно счастливой. "Бедный