"Марк Александрович Алданов. Пещера (Трилогия #3) " - читать интересную книгу автора

условиях, совершенно обеспечивающих его политическую независимость. Но
увеличение доходов у него всегда стояло на втором плане; он был
безукоризненно честным человеком, да и денег у него было вполне достаточно.
"Да, приятный вечер... Та русская дама очень мила", - лениво думал
Серизье, выезжая на Place de Concorde. Здесь еще три месяца тому назад
стояли пушки, с крыши этого клуба прожектор всю ночь бороздил небо. Серизье
вдруг охватила страстная радость, - оттого, что война кончилась, оттого, что
Франция вышла победительницей, что это его город и его площадь - лучший
город и лучшая площадь в мире, - оттого, что людям стало несравненно легче:
везде начиналась нормальная человеческая жизнь, а перед ним открывалась
большая политическая карьера.
Как многие политические деятели, он говорил, что ненавидит политику, -
точно он занимался ею по каким-то особым побуждениям, каких у других
политических деятелей не было и не могло быть. Говорил он, впрочем, почти
искренно: больно чувствовал на себе отрицательные стороны политики. Однако
он и с этими сторонами страстно ее любил. Только политика давала настоящую
славу - без сравнения с наукой, литературой, даже с театром. Серизье был
честолюбив и считал в людях необходимым здоровое честолюбие (ему было бы,
впрочем, нелегко определить, в чем заключается нездоровое).
Он очень любил и свою партию, объясняя некоторые ее недостатки неумелым
руководством главного вождя, - любил почти простодушно, как спортсмен любит
свою команду и считает ее - если не в настоящем, то в будущем - самой лучшей
командой на свете. Ничто не заставляло его в свое время вступать именно в
социалистическую партию; Серизье избрал ее по искреннему убеждению. Но с
годами инстинкты политического спорта стали в нем преобладать над взглядами:
он теперь просто по привычке относился свысока, насмешливо и недоверчиво ко
всем другим партиям.
Так же искренно или почти искренно он утверждал, что ненавидит
ораторские выступления. Этому никто не верил; однако и в этом была доля
правды (при легком кокетстве признанного всеми оратора). Серизье всходил на
трибуну, не имея в руках ничего, кроме клочка бумаги, - неопытные люди
делали вывод, будто он говорит без подготовки. В действительности он,
тщательно это скрывая, готовился долгими часами к каждой большой речи:
составлял план, кое-что писал, подготовлял остроты, шутки, боевые фразы,
старался даже предвидеть возможные возгласы с места и заранее придумывал на
них победоносные ответы (иногда об этих возгласах он уславливался заранее с
приятелями из других партий). Разумеется, многое менялось во время речи, и
почти всегда позднее он с досадой вспоминал, что пропустил какой-либо довод
или удачную фразу. Приходилось порою и импровизировать; но подготовка
оказывалась очень полезной и для тех его выступлений, которые всем, кроме
профессионалов, казались чистыми экспромтами; и в экспромт можно было
вставить многое из подготовленного заранее. Подготовительная работа была
порою мучительна; всходя на трибуну, Серизье нелегко справлялся с волнением.
Однако речь, игра на трибуне (он обычно по ней расхаживал большими быстрыми
шагами, как Клемансо), жесты, паузы, модуляции голоса (кое-что он
заимствовал у Жореса, кое-что у Гитри), схватки с противником,
магнетизирование его взглядом и жестом, и, наконец, в результате, "бурные
рукоплескания на разных скамьях Палаты", - все это доставляло ему
наслаждение, с которым ничто другое не могло сравниться. Правда, оно
отравлялось на следующий день отчетами в газетах, - так бледно журналисты