"Марк Александрович Алданов. Пуншевая водка (Сказка о всех пяти земных счастьях) " - читать интересную книгу автора

сцене, где Тамира пытается заколоться кинжалом, поцеловать ее "прямо в
губки, не взирая ни "а какой скандал". В губы они еще никогда не
целовались... "Ежели мама денег не даст, что ж делать, обойдусь без алого
платка. Своих есть семьдесят копеек, рубль даст няня, на камлот хватит, а
роброна, хоть убей, не возьму!.. И сердце Володе отдать раз на всю жизнь,
чтобы любить друг друга пребезмерно..." Алый платок мог быть все же очень
для этого полезен. Она погрузилась в расчеты.

IV

В генеральском доме Михайлова не накормили и не предложили ему
переночевать. Напротив, велено было выехать в Пелым через два часа, -
обещали за него сговориться с ямщиком-вогулом. Михайлов погулял по городу,
презрительно поглядывая на дома, лавки, женские наряды. Не рассчитывая
получить на генеральской кухне провизии в дорогу, он купил калачей, жареной
дичи, пирогов, чего-то еще, а на водку истратил весь данный ему генералом
полтинник и немало доложил из кормовых. О пуншевой здесь мечтать не
приходилось, но и обыкновенная кизлярская стоила дорого. Зато дичь была
дешева.
Его предупредили, что путешествовать в Пелым придется на собаках, но он
все не мог этому поверить. Однако у крыльца служб генеральского дома уже
стояли деревянные, с березовыми полозьями, сани, запряженные десятью
похожими на волков собаками, привязанными попарно к ремню далеко впереди
саней. Низкорослый, узкоглазый человек с бородкой, с выдающимися скулами, в
оленьей шкуре, с большим колом в руке, низко в пояс поклонился курьеру.
Поклон доставил Михайлову удовольствие, но вид ямщика доверия ему не внушил:
ежели заснешь, может зарезать очень просто. Пошептался с провожавшим его
сторожем, тот расхохотался и сказал, что честнее и добрее вогула на свете не
сыщешь человека: не то, что не убьет, а мухи не обидит.
Ямщик, говоривший на ломаном русском языке, усадил Михайлова в сани и
сложил туда его пожитки. В санях лежало и добро ямщика: пищаль, один мешок с
сырой рыбой, другой с морожеными пельменями, постукивавшими в мешке, как
погремушки. Затем он ловко отрезал от шкуры небольшой кусок, вырвал по
шерстинке у каждой собаки и прикрепил все к дереву. Сторож объяснил, что
вогул так поручает себя своему богу, Воршуду.
Курьер смотрел на ямщика с испугом. Соседство с некрещенным человеком
было неприятно Михайлову, но, к его удивлению, ямщик с ним не сел. Никаких
возжей на собаках не было. Вогул стал одной ногой на полоз, оттолкнулся от
земли колом и прикрикнул на собак. Сани тронулись, выехали за заставу и
понеслись. Михайлов не сразу понял, что вогул так всю дорогу и простоит на
полозе. Он то отталкивался колом от земли, то им же тормозил сани, то бросал
им в ленивую собаку, ловко нагибался и ловил на земле кол. Время от времени
он необыкновенно похоже рычал по-звериному (Михайлов всякий раз вздрагивал и
с ужасом оглядывался) или выкрикивал непонятные слова, - собачий вой после
этого становился совершенно исступленным: ямщик обманывал собак, пугая их
близостью зверя или обещая им впереди отдых и еду. Михайлову казалось, что
он несется на взбесившихся животных, которыми правит сошедший с ума
звероподобный человек.
После пятидесятиверстного пробега, они остановились у поварни . Вогул
соскочил с полоза, опять поклонился в пояс и помог выйти окоченевшему,