"Марк Александрович Алданов. Могила воина" - читать интересную книгу автора

вмешиваюсь, я лишь толкаю греков на обращение за помощью к Англии или еще к
какой державе, не имеющей к ним уж совсем никакого отношения"...
Ответить тут было невозможно, как почти во всех политических спорах:
здесь все были правы. Греки хотели свободы, русская военная партия
стремилась к изгнанию турок, т. е. к захвату Константинополя, квакер Аллен
советовал думать только о спасении души, и спорить не стоит, так как нельзя,
за отсутствием общего мерила, сказать, что лучше: спасение души, или
свобода, или увеличение России? Вместе с тем идет личная, следовательно
настоящая, жизнь - женщины, ослабление слуха, дела, речи, переговоры. При
мысли о конгрессе, о торжествах, о приемах, он сразу почувствовал скуку,
неодолимую, наследственную скуку, какая может быть только у царей. "Хоть бы
приехала Зина Волконская? Но и это теперь не так уж важно. Зато та идиотка
будет наверное", - с внезапной улыбкой подумал он, разумея влюбившуюся в
него жену нового маркиза Лондондерри. "Очередная победа. Бывали и более
блестящие"...*
______________
* Фр. фон-Генц рассказывает в письме к Пилату из Вероны, от 26 ноября
1822 г.: "Леди Стюарт, совершенная дура ("eine vollkommene Naerrin"),
уверила себя в Вене, что произвела на царя сильное впечатление. "Hier hat
sie sich jedes erdenkliche Ridicule gegeben, um dies der Welt glauben zu
machen".

Чай он пил в постели. После молитвы и туалета принял князя Волконского,
который в последнее время входил к нему в дорожном тулупе. Царь знал, что
эта вольность вызывает толки, досаду и недоумение у других
генерал-адьютантов. "Как их может занимать подобная ерунда? Но и меня
когда-то, да еще не очень давно, занимала такая же. Теперь желать для себя
нечего, это и сила, и слабость моя по сравнению с ними со всеми. "И был тот
человек знатнее всех сынов Востока"... Ему постоянно говорили, что нет в
мире человека могущественнее, чем он, со времени падения Наполеона. Это в
самом деле было близко к правде, но теперь могущество казалось ему мнимым и
почти ничего в нем не вызывало, кроме скуки, утомления и тяжелого чувства:
после бурной жизни он и к этому слишком привык. - "Кто, говоришь, приехал?
Кто?" - переспросил он с досадой. Волконский, чуть повысив голос из-за
плохого слуха царя, сообщил, что на станцию прибыл ночью австрийский
генерал-адьютант и просит разрешения представиться. - "Новый какой-то.
Кажется, всех их знаю, этого не знаю. И фамилии не разобрал, такие у них
фамилии", - сердито сказал князь. - "Очень нужно было. Разговаривай с ним
всю дорогу", - подумал Александр I. Ничего не ответив, он вышел к
генерал-адьютанту с готовой приветливой улыбкой, выслушал то, что
полагалось, спросил то, что полагалось, - как приехал император Франц и не
слишком ли устал от дороги? Спрашивать подробнее не требовалось, так как
Александр Павлович только что видел всю императорскую семью в Вене:
австрийский император выехал в Верону днем раньше его. - "Да, прекрасная,
изумительная дорога. Мы проехали через весь Тироль"... Поговорив еще немного
с генерал-адьютантом, царь подкинул его Волконскому и вернулся в свою
комнату. Там он сел на неубранную постель и безжизненно опустил на грудь
голову.
Кучера закладывали экипажи. Австрийские гусары выстроились на дороге.
Русские генерал-адьютанты, зевая после дурно проведенной ночи, обменивались