"Марк Александрович Алданов. Могила воина" - читать интересную книгу автора

Последняя смена из шестидесяти лошадей была для царя приготовлена
австрийским дворцовым ведомством милях в пятнадцати от Вероны: несколько
прекрасных колясок, экипажи и повозки для вагенмейстера, для второстепенных
служащих, для агентов полиции, для слуг, для вещей. Часов в пять утра на
станцию прибыл австрийский генерал-адьютант с гусарами. Узнав, что император
Александр спит, генерал тоже где-то прилег: место для него нашлось, хоть
казалось, что решительно вся станция занята русскими. Ночевать в коляске
было неудобно.
Александр I проснулся, как всегда в дороге, в восемь часов утра. Спал
он плохо. Накануне до поздней ночи читал во французском переводе книгу Иова
и комментарии к ней госпожи Гюйон. Дочитал до главы 17-ой и остановился на
словах: "Прошли дни мои и рушились мои думы, достояние моего сердца... Если
я жду, то преисподней, жилища моего. Во мгле постлал я мою постель. Говорю
гробу: отец мой ты, а червю: ты мать и сестра моя. Где после этого моя
надежда и кто ее увидит? В преисподнюю сойдет она, и вместе с ней упокоюсь я
в прахе"... Ему показалось, что это написано прямо о нем. Читать ответ
Вилдада Савхeянина ему не хотелось: ответы собеседников Иова казались ему
гораздо более слабыми, чем жалобы и проклятья. Все же он заглянул и в 18-ую
главу, прочел и подумал, что, кажется, ошибался, ответ тоже очень силен: "О,
терзающий душу свою в своем гневе! Для тебя ли опустеть земле и скале
сдвинуться с места? Да, гаснет свет у беззаконного, и не светит пламя его
огня. Своими ногами запутал он себя в тенета и по тенетам он ходит.
Зацепляет за пяту петля, и скрытно разложены по ней силки"... Это тоже было
о нем. Не в силах раскрыть противоречие, - оба как будто говорили одно и то
же, - он положил книгу и тотчас задремал.
Во сне с Вилдадом Савхeяиином странно связался квакер Аллен, и уж
больше ничего понять было нельзя, хоть, пока спал, казалось, что все
совершенно ясно. Проснувшись, он думал о настоящих, неясных и тяжелых делах.
Морщась, вспоминал о квакере Аллене, - зачем оказал в Вене этому туповатому
человеку такое внимание, такой почет? "Да, да, во мгле постлал я постель
свою... И все вы, не найду между вами мудрого, сколько бы вы ни говорили...
Незачем скакать за тридевять земель на этот нелепый конгресс, совещаться с
жуликом Меттернихом и с болваном Веллингтоном", - с досадой думал он (из-за
вчерашней ли книги или по привычке - о политических делах - думал
по-французски). - "Но перерешать теперь поздно. Лучше оставить по старому и
русские дела, и итальянские, и греческие... А экспедиция в Испанию? Если
французы пошлют войска на Мадрид, отчего мне не послать армии на
Константинополь? Борьба с революцией? Что такое революция? Православные
христиане хотят силой освободиться от мусульманского владычества, - какая же
это революция?"
Его жизненный опыт теперь говорил ему, что в жизни почти ничего
изменить нельзя. Вернее, изменить можно, - Наполеон ведь был свергнут, и
французская революция кончилась, - однако при этом все всегда выходит
совершенно не так, как надеялись и ждали, - может быть, лучше было и не
менять: наименее плохая политика заключается в том, чтобы возможно меньше
вмешиваться в какие бы то ни было, особенно в чужие, дела. "Но если
вмешиваются другие? И разве невмешательство не есть также вмешательство? Не
вмешиваясь в греческие дела, я позволяю туркам делать что им угодно в
стране, которая им не принадлежит. А заявляя, что я в эти дела не