"Марк Александрович Алданов. Могила воина" - читать интересную книгу автора

говорили, что народ переобременен налогами, что так дальше продолжаться не
может. Виконт Кэстльри слушал равнодушно: знал, что так оппозиция говорить
должна по обязанности, что в этом ее ремесло: это условные слова, вроде
того, как новые министры неизменно говорят, что их кабинету пришлось
встретиться с небывалым и неслыханным по трудности положением из-за
наследства, полученного ими от их предшественников. Он даже сомневался,
стоит ли ему отвечать. Все же решил ответить и сказал холодно несколько слов
на свою обычную тему: - "It is delusive and dangerous, to say that distress
arose from taxation and not from Providence and the great principles of
Nature..." На скамьях тори послышались возгласы: "Неаг, hear..." Главный же
враг и недоброжелатель лорда Кэстльри, член Палаты от Винчельси, Генри Брум,
все время с ненавистью на него поглядывавший, подумал, что подлинное Божье
наказание не в недороде: оно в том, что огромной империей и отчасти судьбами
мира правит тупой, ограниченный, невежественный человек, не знающий даже
английского языка.
Ответив оппозиции, министр иностранных дел вернулся с женой домой. Они
пообедали вдвоем, без гостей. Гости должны были у них собраться вечером
после оперы. Так как обещал заехать принц-регент, то леди Кэстльри
распорядилась, чтобы ужин был подан на великолепном саксонском сервизе
подаренном монархами министру после Венского конгресса. Обед же, скромно
сервированный, был очень простой, английский: черепаховый суп, джойнт,
стилтон, пудинг; все запивалось пивом в весьма умеренном количестве. После
обеда, лорд Кэстльри поцеловал руку жене. Они отправились одеваться.
В туалетной комнате, перед зеркалом, вделанным в Шератоновскую штучку,
министр заметил что на подбородке у него успело выступить несколько седых
волосков. Он не любил бриться во второй раз в день и решил снять волоски, не
намыливая лица. Виконт Кэстльри достал бритву и опять, с непонятным ему
самому тревожным неудовольствием, обратил внимание на то, что небольшой нож
куда-то исчез.
Затем он зашел к жене, - всегда высказывал свое мнение об ее туалете.
Леди Кэстльри одевалась, по общему отзыву, плохо; о ней ходили разные
анекдоты: говорили, например, что однажды, на Венском конгрессе, она надела,
вместо диадемы, осыпанный бриллиантами орден Подвязки ее мужа. Министр
совершенно искренно похвалил платье и поцеловал жену в голову, молчаливо
благодаря за ее восторженный взгляд: лорд Кэстльри был в самом деле
великолепен; едва-ли на свете когда-либо существовал человек более
dignified, чем он.
Сложная прическа жены еще не была доделана: по пришедшей из Парижа
моде, надлежало носить в волосах от восьми до двенадцати перьев, - чем
больше, тем лучше. Это требовало времени. Министр развел руками, показывая,
что тут он бессилен. - "Я готов и пропустить первый акт", - сказал он,
показывая улыбкой, что это для него большой жертвы не составит, - "буду
ждать вас у себя".
Кабинет был теперь освещен только лампой над Шератоновским диваном. При
входе взгляд министра остановился на лошадиной голове. Какая-то неясная
мысль опять тревожно его поразила. "Нет, в депешах ничего особенного
печального, кажется, не было?" - неуверенно сказал он себе. Лорд Кэстльри
неторопливо расхаживал своей величественной походкой по кабинету, переходя
из освещенной части комнаты в полутемную. Почему-то в нем все усиливалось
чувство тревоги, с которым он проснулся в этот день. В депешах все было не