"Вильям Александров. Заповедник " - читать интересную книгу автора

ладонью от света, ему показалось... Он зашел с другой стороны, стал спиной к
свету, так, что выщербленная поверхность находилась под углом к нему, и
вдруг ясно увидел человеческое лицо, высеченное в камне.
Это было женское лицо. Прекрасный античный профиль был повернут
вполоборота в сторону Берестова, но женщина смотрела не на него, она
смотрела куда-то поверх головы, поверх холмов и ущелий, куда-то туда, за
горную гряду, и в чуть приоткрытых губах ее, в закинутой назад тяжелой копне
волос, в глазах, широко открытых, устремленных вдаль, в ладонях, поднятых
почти на уровень головы и тоже направленных туда же, - было столько жгучей
тоски, столько всепоглощающей устремленности, неутолимого ожидания,
уходящего туда, в глубь веков, что Берестов застыл, потрясенный. Он долго
стоял так, вглядываясь в мертвый камень, запечатлевший чью-то любовь, чью-то
тоску и надежду, пронесший ее сквозь столетия, а, может быть, и
тысячелетия... Дымились века над планетой, рушились города, и целые империи
стирались с лица земли, уходили народы и страны, а эта женщина,
увековеченная чьей-то любовью, стояла здесь и все звала кого-то, все ждала
кого-то и смотрела туда, за горизонт, - сквозь века и страны...
Сначала он боялся пошевелиться, боялся, что оно исчезнет - это видение,
и больше никогда он его не увидит. Потом он сделал шаг и притронулся к камню
рукой. Он убедился, что изображение существует, оно даже рельефно, и снова
отступил назад: ему не хотелось утверждаться в грубой реальности материала,
разрушать то удивительное чувство прозрения и восторга, которое охватило
его. Все мрачное, что угнетало последнее время в связи с болезнью, вдруг
отступило, распалось, облетело, как шелуха, и вдруг осталось предельно ясное
и звонкое сознание величия и бессмертности искусства, его неподвластности
времени, его нетленности и вечности в мире людей.
Вдруг пришли на память слова, когда-то давно слышанные и, казалось,
забытые:

И если что нетленно в этом мире,
И если что векам не схоронить,
То это гимн любви, хранящий в звонкой лире
Живого сердца трепетную нить...

Вот она, эта нить, протянувшаяся из глубины веков, тончайшая, казалось
бы многократно прерванная, затерянная, и все-таки живая, единственно
уцелевшая, связавшая вдруг людей, разделенных тысячелетиями.
Он все еще стоял, завороженный, когда услышал робкий голос Джуры,
окликающий его.
- Да... - обернулся он к мальчику. - Прости, Джура... Ты говорил
что-то?
- Это, наверно, очень давно, да? - Джура говорил полушепотом, словно
боясь потревожить кого-то. Ему, видно, тоже передалось ощущение знобящего
трепета.
- Давно, - глухо сказал Берестов. - Очень.
Он помолчал, потом добавил:
- Спасибо тебе, Джура. Ты хорошо сделал, что привел меня сюда.
- Интересный камень, правда?
- Интересный?! - Берестов привлек к себе мальчика. - Ты и сам не
знаешь, милый, что ты нашел! Но дело даже не в этом.