"Юз Алешковский. Кенгуру" - читать интересную книгу автора

вендиспансер на реакцию Вассермана после полового акта с одной милягой -
наследницей родимых пятен капитализма. Слюной, конечно, нарочно ее забрызгал
и думаю: не подсесть ли по семьдесят четвертой за хулиганство? Но сам
знаешь: Чека, если надо, перетасует все пересылки, все Буры и Зуры, самые
дальние командировки раком поставит, а найдет нужного человека! Кстати,
насчет баррикад и мебели. Вот этот туалетный столик я вынес в 1916 году из
одной киевской баррикады. Стоит он столько, сколько "Волга" на черном рынке,
но я его, ласточку, не продавал, не продаю и не продам! За ним Мария
Антуанетта причесывалась. Ну, скажи, Коля, что происходит с нашей планетой?
Зачем люди отрубают головы женщинам-королевам? Зачем? Почему? А какойто
слепой кишке, видишь ли, тошен взгляд, которым я давил косяка на Карлу
Марлу! И не успокаивай меня, пожалуйста. Я не эпилептик. У меня нервишки
покрепче арматуры на Сталинградской ГЭС. Будь здоров, дорогой!
Слава тебе, Господи, что мы с тобой нормальные люди! И запомни раз
навсегда: нормальные люди суть те личности, которые после всех дьявольских
заварушек терпеливо и аккуратно, чтобы, не дай Бог, не отломать ноженьку у
какого-нибудь, пускай даже простого и зачуханного венского стула,
демонтируют уличные баррикады. И, соответственно, ненормальные - это те
мерзавцы, которым кажется, что им точно известно, чего им хочется от жизни.
Хотя что может хотеться людям, волокущим из дома на булыжную мостовую
стулья? А ведь на них человек отдыхает! Столы, Коля, волокут, столы!! А за
ними наш брат ест, хавает, штевкает, рубает, кушает, одним словом принимает
пищу. И наконец, Коля, люди волокут на грязную улицу кровати, они же диваны,
они же оттоманки, они же тахты, они же матрацы пружинные и соломенные,
то-есть волокут все, на чем кемарят одну треть суток, а иногда еще и днем
прихватывают, все, на чем проводят первую брачную ночь и последнюю, на чем
лежат больные, на чем плачут обиженные, на чем рожают и врезают дуба!
Ненормальные люди! К тому же никак не поделят, кому на какой стороне
баррикады находиться. Но хватит о них.
От той паскудины я тогда слинял и покандехал себе дальше. Пешочком иду,
со свободою, с волей прощаюсь. Бензиновым дымком дышу. Газировку пью. Курю,
как сам себе дорогой и любимый, Герцеговину Флор". На "ласточек" смотрю.
Прощайте. И дальше канаю. Причем, не теряю из отпущенного времени ни
секундочки и, как уже говорил, ихних самых мелких частей...
Я перед заходом в Чека был вроде одного хмыря-смертника, которому дали
птюху черствого в 300 грамм и сказали, что зто последний в его жизни хлеб.
Хмырина-физик был битой рысью. Он разделил птюху на крошки, потом крошки на
крошечки, потом крошечки на крохотулечки. Его исполнитель торопит: "Давай,
гаденыш, быстрей. Тебя расстреливать пора! У меня рабочий день кончается,
сука!" А хмырина отвечает: "Мне законом дадена возможность дохавать
последнюю кровную птюху, и, падлой мне быть, если будешь мешать, прокурора
по надзору вызову! Воды почему не притаранил?"
Делать нечего. Несет ему смертельный исполнитель кружку водички. А
хмыржиа кинет себе в рот крохотулечку черствого и катает ее, раскатывает
языком, обсасывает, чмокает, плачет от удовольствия голода жизни!
Исполнитель уже икры целую кучу переметал, базлает, что Спартак - ЦСКА
вечером по телеку и гости из Иркутской тюрьмы приехали. Его дожидаются. Но
хмырина пригрозил, что не распишется в расходном ордере, если ему помешают
хлеб хавать и воду пить. А помешать, между прочим, предсмертному приему пищи
не имел права даже сам Берия. Он любил всякие красивые правила. Например,