"Михаил Алексеев. Карюха (Дилогия - 1) " - читать интересную книгу автора

сломанным цепником. Ворона нехотя снялась и села на вершине одинокой ветлы,
выросшей на краю могилок. И тотчас оттуда послышалось ее карканье. Отец
подобрал цепник, вручил его моему брату Леньке и велел отогнать ворону, что
тот и сделал с удовольствием. Взрослые принялись за копну. Растерзанная в
несколько минут, она теперь лежала большим кругом на вновь расчищенном току.
Карюха и Буланка впряжены в каменный каток. Ласточка паслась на лугах,
примыкавших к гумнам, щипала там отаву. Изредка она взглядывала на телячьи
останки и всхрапывала. Карюха вскидывала тяжелую голову, глядела на младшую
дочь и тихо ржала, как бы предупреждая, чтоб Ласточка далеко не уходила от
гумна. Занятая ли своими беспокойными мыслями или подчиняясь обычной
преднамеренной лени, Карюха все время отставала от Буланки, валек у ее
постромок на добрую четверть находился позади валька старательной напарницы.
Погонщиком был мой отец. В другое время его кнут вволюшку погулял бы по
упитанному Карюхиному крупу, а теперь он только помахивал им да посвистывал,
на что Карюха не обращала ни малейшего внимания.
Дядя Петруха стоял на кромке круга и отчаянно ругался:
- Какого... ты ее жалеешь?! Видишь, моя Буланка уже в мыле! Секи!
Отец размахнулся и потянул кнутом обеих разом.
Дядя Петруха ворвался в центр круга, выхватил у брата вожжи, кнут и
принялся сечь Карюху. Та поняла, что дела ее плохи; постромки натянулись,
вальки выровнялись.
Отец, злой и колючий, матерясь (на это он был большой мастер), поплелся
в ригу. Свернул там козью ножку размеров неправдоподобно великих и
затягивался так, что искры сыпались в разные стороны. Я сидел рядом и
следил, чтобы ни одна не упала на сухую солому.
Молотили до позднего вечера, но так и не управились. Впрочем,
обмолотить-то обмолотили, а провеять, сгрести, а затем поделить на три
разных - по числу душ - вороха не успели.
По совету дедушки решено было ночевать на гумне, в риге, чтобы с
рассветом, не теряя ни минуты, заняться просом и к полудню покончить со всем
остальным: разделить солому, сено, мякину ржаную, овсяную, ячменную и
просяную, отвести каждому дому в большой риге свой угол, свои границы, с тем
чтобы потом никто уже не нарушил их.
Женщины сходили в село, и каждая принесла по узлу. Три узла. Возле них
образовались три кучки людей. Самая большая - дяди Петрухина, поменьше -
наша и еще меньше - дяди Пашкина, все так же, как вчера за столом.
Едва расселись, наша группа получила солидное пополнение - не по числу,
а по активности благоприобретенного едока. Заглянул "на огонек" (огонька
никто не зажигал) дядя Максим, женатый на старшей сестре моей матери, ее
свояк, значит, и сейчас же, подсев к маминому узлу, предложил свои услуги.
Мужик крупный, добрый, он мог не есть неделю, но коли сел за стол, не
подымется из-за него до тех пор, покуда не подметет всего, покуда из печки
тетка Орина, его жена, не вытащит ухватом последнего чугуна.
Я успел заметить, что мать моя не шибко возрадовалась, завидя свояка,
но деваться было некуда, узел развязан, и дядя Максим занял свое место. С
его энергичной помощью содержимое узла исчезло мгновенно. Вздохнув украдкой,
мать стряхнула с платка хлебные крошки себе на ладонь и высыпала их в мой
широко раскрытый в готовности рот.
Стемнело. Только красными, мерцающими точками светились цигарки в руках
моего отца и дяди Максима. Родной брат знаменитого на селе охотника Сергея