"Михаил Алексеев. Рыжонка " - читать интересную книгу автора

семейству. Правда, старшие сыновья Иван да Егор, а также дочери Любовь и
Мария были взрослыми, но это лишь усиливало дедушкины тревоги: Петр
Михайлович, переложив все дела на сыновей и дочерей, сам может пуститься во
все, что называется, тяжкие.
И средний сын Николай Михайлович, наш отец, не мог дать полного
успокоения дедушке, хотя и был самым любимым из всех его чад. Дедушка вовсе
был не уверен, что, отделившись, Николай окажется прилежным хозяином дома.
Не было такой уверенности прежде всего потому, что, будучи грамотеем (в
армии служил ротным писарем), он в основном будет секретарствовать в
сельсовете, а дом и двор со скотиной оставит на попечение безропотной,
покорной ему во всем решительно жены,- сыновья пока что были очень малы:
старшему Александру тринадцать лет, среднему Алексею - десять, ну, а мне,
младшему, всего-навсего семь. Впрочем, есть у нас еще и сестра Анастасия, но
она заневестилась, больше думает о том, как бы поскорее прошел день и на
смену ему пришел вечер, суливший желанную встречу с милым. Приметил дедушка
(да как тут и не приметить, когда о том вовсю судачила чуть ли не вся
женская часть села), приметил, стало быть, что неспроста его средний сын, то
есть наш папанька, все чаще стал приходить домой на рассвете, а его жена
Ефросинья, то есть наша мать, обливаясь слезами, беззвучно плакала. Так
изначальная ее нелюбовь к суженому оборачивалась жестоким отмщением
последнего, так все больнее и явственнее обозначалась глубокая рана, которая
будет мучить всех нас на протяжении многих лет. Вспоминал ли мудрый старик
свои же слова, сказанные сыну при женитьбе: "А ты спросил, Микола, любит ли
она тебя?.. Гляди, сынок. Коли не любит, ох, долог покажется вам век ваш!"
Теперь выходило, что сказанное им оказалось пророческим.
Есть у народа пословица, которая считается особенно мудрой: "Яблоко от
яблони недалеко упадет". История нашего дедушки и его сыновей будто нарочно
создана, чтобы усомниться в непререкаемости этой пословицы. Дедушкины
"яблоки" падали от него так далеко, что можно было бы вполне принять их за
чужих. Дед Михаил не пил, не курил, был в высшей степени целомудрен (не зря
же его избрали ктитором, церковным старостой), а по части трудолюбия
принадлежал к тем, о ком говорят: "И минуты не посидит без дела". Так вот:
ни одна из этих дедушкиных добродетелей не перебралась по его невидимой
генетической ниточке к сыновьям. Они как бы решили - сообща или по
отдельности - наверстать для себя то, чего "недобрал" отец. Может быть, тут
действует некая закономерность: известно, например, что даже у самых
добропорядочных священников нередко родятся сыновья, к которым каким-то
непостижимым образом приобщаются все мыслимые и немыслимые пороки. О таком
отпрыске люди обычно говорят в крайнем удивлении: "И в кого только он
уродился, такой?.." От нашего дедушки никто ни разу не слышал бранного
слова, а два его чада, Николай и Павел, были страшенными матерщинниками,- и
в кого только они...
Словом, было о чем подумать дедушке... Он мог утешиться лишь тем, что
оперившиеся птенцы его улетают из родного гнезда не бог весть куда, а
остаются, как и прежде, под его строгим наблюдением, что старшинство,
нравственное начало будет еще долго при нем, а три новых семьи, выросшие из
одной, не более чем ветви большого, пускай стареющего, но еще очень крепкого
древа. Как бы там ни вольничали заматеревшие дети, но они должны помнить:
ветви дерева не могут быть мудрее его корней.