"Михаил Алексеев. Рыжонка " - читать интересную книгу автора

был коллективный труд всех жителей двора, за исключением разве что кур и
Жулика. Во-вторых, а точнее бы сказать, во-первых, нетерпение мое
подогревалось тем, что я надеялся в раскиданной куче отыскать пару
преогромных навозных жуков, у которых были рога. Моей фантазии не составляло
труда превращать их в волов и запрягать в телегу, в пустой спичечный
коробок, который, как и полагается телеге, нагружался разным добром, как-то:
горошинами, возведенными мною в ранг арбузов; маковыми семенами, то есть
просом; зубчатыми бутончиками мелких трав, которые очень были похожи на
крошечные белые тыковки,- они и были для меня настоящими тыквами. Коробок,
то есть телега, заполнялась по наклески, до краев, и отвозилась иногда
одним, а чаще всего сразу двумя жуками-носорогами в определенное место для
хранения. Упряжь, ярмо и прочее я мастерил из тонких волокон привяленных
травяных стеблей, из ниток, а колеса существовали лишь в моем воображении,-
вообще-то коробок влачился жуком или жуками волоком. Я лишь соломинкой давал
направление их движению.
С не меньшим вожделением ждали разбора Навозной кучи куры, в
особенности Тараканница. Она знала, что там, внутри, в перегное гнездится
неисчислимое множество не только дождевых, но и других разных червяков и
личинок, необыкновенно сочных и вкусных. Да нужно еще упредить подружек,
чтобы они не подхватили перед самым твоим носом белого, с красной головкой,
червя, который еще не превратился в жука. Он был такой большой, что одним им
можно вполне насытиться.
Вот что обещала всем нам вырастающая посреди двора Навозная куча. Вот
почему и пользовалась она повышенным вниманием. Даже не слитком заботливый
относительно своего хозяйства папанька, приходя из сельсовета на обед,
нередко брал вилы и подправлял ее, а уж о маме и говорить нечего: она
ухаживала за этим "сооружением" с тем же усердием, как и за скотиной. Не
только оправляла граблями, но следила за тем, чтобы в кучу не попало
случайно стекло или черепки от разбитой посуды, о которых можно потом
сбедить, порезать руки или, что еще страшнее, Карюхины ноги.
Ежели лето выпадет засушливым, мама примется сама и заставит всех нас,
ее детей, таскать из нового колодца (благо, что он очень близко, сразу же за
калиткой, в огороде) воду и поливать навоз, поливать до тех пор, пока он не
задымится.
Навоз - это тепло в зимнюю стужу. А тепло - это жизнь.
Мама хорошо знала это. В последующие годы она будет подбирать коровяк и
тогда, когда Рыжонка не донесет его до нашего двора, а уронит где-то на
подходе к нему. Мать выйдет с ведром и бережно подберет лопатой свежие
"лепешки", которых Рыжонка "испечет" с полдюжины. За этим занятием ее
однажды подкараулит насмешливый Федот Михайлович Ефремов и не удержится,
чтобы не предложить:
- Ты б, Ильинишна, на мой двор заглянула. Там этого добра сколько
угодно.
Мать подожмет, наморщит губы в обиде. Ответит:
- Мне твое добро, Федот, ни к чему. Оно у тебя шибко вонюче.
- А што, рази Рыжонкино не пахнет?
- Для меня - нет, не пахнет! - решительно объявит мать и, гордая,
унесет ведро к нашей Навозной куче.
Федот сконфуженно потеребит свою длинную козлиную бороду, буркнет в
нее: