"Михаил Алексеев. Рыжонка " - читать интересную книгу автора

Из передней, красной комнаты один за другим стали выходить гости.
Первым - дедушка. Разлив по бороде широкую улыбку, он вымолвил:
- Ну вот. Давно бы так! - Это относилось к овце и ягнятам.
- А я что говорил! - пробасил Федот Михайлович Ефремов, ровесник и
давний дружок отца. Он заявился к нам раньше всех, да не один, а по пути
собрал целую дюжину ребятишек и втолкнул их перед собой в нашу избу,
громоподобно возгласив при этом:
- Принимайте славильщиков, хозявы!
Славильщики, дружно шмыгнув носами, принялись так же дружно петь. В
том, как они пели, не было, как и у меня с Ванькой, ни ладу, ни складу, ни
какой-либо осмысленности, но все с переизбытком искупалось усердием и тем
еще, что над звонкими, прерывающимися, ломкими голосами детей совершенно
отчетливо гудел, как церковный колокол, басина Федота Михайловича, где был и
лад, и склад, и ясный совершенно смысл: Федот один только и знал всю молитву
от начала и до конца такой, какой ей полагалось быть. Знал он, конечно, и о
том, что хозяйка по достоинству оценит и его усердие, и его несомненную
набожность. Рокот Федотова голоса раскатывался по избе минуты три-четыре.
Пропев, он, как и следовало ожидать, потребовал, предварительно вытолкав уже
одаренных ребятишек за порог:
- А нуть-ко, Фросиньюшка, где твои блины?.. И ты, Миколай Михалыч,
пошто сидишь аки пень?.. Подымайся да ставь на стол. Пропустим по лампадке
во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Вон какое счастье вам подвалило под
Рождество Христово. Я б на такой-то случай и четверти не пожалел!
- Ишь расщедрился на чужое-то. У самого-то у тебя летошнего снегу не
выпросишь, не то что...- Отец говорил это, а в руках у него, тем не менее,
была бутылка, которая тут же оказалась посреди стола; на столе этом, как по
щучьему велению, возвышалась уже стопка блинов.- Ну, присаживайся,
славельщик бородатый. Куда от тебя денешься.
С помощью присоединившихся к ним дяди Петрухи и дяди Пашки они успели
"усидеть" бутылку и съесть все блины в непостижимо малое время. Родственники
теперь же удалились по своим домам.
А Федот поспешил заверить папаньку:
- Двор твой новый теперича завсегда будет счастливым. Приплод в канун
Рождества - это, Михалыч, самая наиважнейшая примета. Такое бывает очень
даже редко. Так што ищо раз поздравляю и тебя и все твое, значит,
семейство.- Увидав входившую со двора хозяйку, заговорил еще оживленнее: -
Фросиньюшка, дай-кось я тебя поцелую на радостях! Ить я ваш самый
наипервейший друг! - Он попытался было сунуть свою уже достаточно
провонявшую самогоном и махоркой бороду в мамино лицо, но мама резко
отстранилась:
- Ишь чего удумал. Иди целуй свою. Заждалась, чай.
- Оно и правда. Засиделся я штой-то у вас.- Федот Михайлович покосился
на опустевшую бутылку с очевидным сокрушением, поблагодарил хозяев за
хлеб-соль и шумно вывалился за порог. Дождавшись, когда не только избяная,
но и сенная дверь захлопнулись за ним, мать вымолвила с облегчением:
- Слава тебе, Господи, кажись, ушел славильщик.
Сказав это, она покраснела. В последнюю минуту, очевидно, вспомнила,
что не следовало бы провожать вот так гостя да еще в большой праздник. Не
по-христиански это. И не в ее правилах.
Ленька давно уже спал. А я делал вид, что сплю тоже, а сам затаился,