"Валерий Алексеев. Чуждый разум ("Юность", 1975)" - читать интересную книгу автора

в приемную. Линочка сидела на своем рабочем месте и, пристроив на клавишах
машинки круглое зеркальце, пинцетом выщипывала себе усики. Ярко-синие
глаза ее были так вдохновенно устремлены к отражению, что, казалось,
висели в пространстве. Нежный ротик Линочки был сжат, чистый лобик
затуманен страданием. Линочка настолько была поглощена своим занятием, что
заметила Фомина только тогда, когда он оказался уже посреди комнаты.
- Я не помешал? - Учтиво спросил Фомин, приближаясь.
Вскинув глаза свои, Линочка ахнула и помертвела. Руки ее бессильно упали,
зеркальце провалилось между клавишами. С самой любезной улыбкой Фомин
подошел к ней вплотную, положил руку ей на плечо - и тут только понял, что
Линочка впала в беспамятство. Взгляд ее был устремлен не на Фомина, а на
то место, где он был ею замечен, на лбу ее выступила испарина ужаса.
Другой на месте Фомина непременно смутился бы, но Владимир Иванович был
не из таких. Он потрепал Линочку по щеке (рано или поздно очнется,
деваться ей некуда) и наклонился над приказом, который она печатала.
Это был внутренний, сугубо частный приказ по отделу общего счета.
Согласно этому приказу, сотрудники группы Мгасапетова категорически
отстранялись от допуска к очередной предварительной цифре, которая на сей
раз имела абсолютное значение "2418, 5", причем этот запрет впредь до
особого распоряжения распространялся также и на весь отдел пересчета. В
целях сохранения внутренней координации на отдел пересчета спускалась
другая, значительно меньшая предварительная цифра "1390, 15", однако и к
этой цифре группа Мгасапетова допущена быть не могла. Линия связи
Мгасапетов - "Большой голубой идеал" упразднялась, личные карточки с
записью тембра голоса Мгасапетова, Ахябьева и Фомина изымались из
картотеки. Два последних решения, однако, лежали за пределами компетенции
отдела общего счета: лишь ученый совет имел право изымать карточки и
упразднять линии связи. Рядом с этими пунктами начальственный карандаш
вывел два задумчивых знака вопроса.
После первого прочтения приказа Владимир Иванович нахмурился, после
второго поднял левую бровь, посмотрел на неподвижную Линочку и, с поднятой
бровью, на цыпочках вышел в коридор.
Данный приказ мог означать только одно: гипотеза о пришельце полностью
подтвердилась, но руководство института (во всяком случае, его наиболее
выдержанная часть) вовсе не собиралось капитулировать перед чуждым
разумом. При всей своей озабоченности Фомин не мог не одобрить
категоричность приказа: меры были задуманы правильные и своевременные.
Однако лично для Фомина дело поворачивалось крайне неблагоприятной
стороной: его пересчет по теме "Динамика автомобильных катастроф..."
Замораживался и командировка на Мадагаскар из текущей реальности
превращалась в элементарный мираж.
Этого Фомин допустить не мог. Надо было срочно отделяться от злополучной
группы пересчета трюизмов. И, поскольку всякому отделению предшествует
самоопределение, надо было найти убедительные доказательства своей
непричастности к "Делу о телепатемах". Личная уверенность Фомина была
убедительной лишь для него самого и больше, по-видимому, никого не
интересовала. Следовательно, необходимо было срочно определить, кто из
троих (Мгасапетов, Ахябьев, Путукнуктин) является пришельцем (либо тем,
что под этим словом подразумевается), и доложить об этом лично Никодимову
Борису Борисовичу. Только таким (и никаким иным) путем можно было