"Валерий Алексеев. Паровоз из Гонконга (Повесть, ж."Мы" 1-3/1990) " - читать интересную книгу автора

курить. Смущенно посмеиваясь, он говорил, что курение за границей - это
перевод валюты на тот свет. Но было во второй молодости отца что-то
другое, уклончивое. Андрей заметил, что отец нет-нет и бросает взгляды
на молодых женщин, особенно рыжих, высоких и белолицых. Андрей
представлял себе ту, московскую, чуть ли не своей ровесницей,
гимназисткой или, на худой конец, студенткой. Но умом он понимал, что,
конечно же, это была всего-навсего рыжая сухопарая тетка. А у мамы Люды
были темные волосы и личико цвета топленого молока... Нет, не надо нам
таких экспериментов.
С курсов Иван Петрович привез лишь справку о том, что язык им сдан на
отлично. Никто ему в Москве ничего не обещал и тем более не
гарантировал. А между тем за время его отсутствия из совета факультета
его вывели: "Зачем вам теперь? Вы у нас человек выездной, перелетный".
Месяц, другой после курсов прошел. Москва молчала. "Да что же они с нами
делают? - недоумевала мама Люда. - Как теперь людям в глаза смотреть?" -
"Раньше надо было думать! - грубо говорил Андрей. Ему было стыдно перед
собой - за восстание в джунглях, за Эндрю Флэйма. - Миллионы честных
тружеников живут себе на советские деньги, а ты стерлингов захотела?
Посмешище ты, больше никто!"
Город в самом деле посмеивался над Тюриными. "А что ж? - балагурили
щербатовцы. - Поучился - и будя. За одного ученого двух небитых дают".
Но тут, на четвертый месяц, белокаменная дала о себе знать - и
настойчиво, даже сердито стала требовать, чтобы выездное дело семейства
Тюриных было представлено в кратчайший срок. И завертелась карусель...
Характеристику Ивана Петровича, которую он сам писал-вымучивал трое
суток, не вылезая из-за печки и взявши ради этого отгул, семь раз
перепечатывали: то, видите ли, формулировки слишком сдержанные, то,
наоборот, чересчур восторженные, то абзацев мало, то не те поля.
Факультетская машинистка вышла из себя и заявила, что ее рвет и тошнит
при виде этой бумаги, а те две дамы, которые подрабатывали перепиской на
машинке в городе, отказались браться за дело - из опасения, как бы не
вышло какого-нибудь скандала. Пришлось маме Люде искать машинистку в
Москве. Свое веское слово сказала и городская медицина: вначале Настю
объявили малокровной, затем Ивана Петровича отказались признать
"практически здоровым" - на том основании, что он гипертоник, о чем он
даже и не подозревал...
И это были еще только цветочки. Коллеги с кафедры, побрюзжав и
посетовав, что вот, мол, серьезный человек, нет чтоб форсировать свой
научный рост, занимается вместо этого ерундой, опротестовывать
характеристику не стали, но на факультетском уровне нашлось много
пытливых людей. "Простите, а почему, собственно, Тюрин? А чем он
знаменит, этот Тюрин? Он что, лауреат Нобелевской премии? И кто его
продвигает? Почему коллектив не проинформировали, что существует вот
такая интересная вакансия? Мы обсудили бы, выбрали бы достойнейшего - и
не исключено, что им оказался бы именно Тюрин Иван Петрович, русский,
беспартийный, старший преподаватель, не имеющий ученой степени. А может
быть, такая вакансия не одна? Может быть, через месяц-другой нас вновь
поставят перед фактом, что некий Сидоров оформляется за рубеж? И мы
опять должны будем голосовать "за"? А почему бы не объявить открытый
конкурс и не составить перспективный список, пять фамилий, одобренных