"Анатолий Алексин. Добрый гений " - читать интересную книгу автора

- Даю честное.
- Тогда верю...
Лидусе было в то время шесть лет.


Я не раздвинула портьеры, скрывавшие изнутри дверь "музыкальной
комнаты". И удалилась на цыпочках.
Беседы у рояля продолжались... Всякий раз мне мучительно хотелось
подслушать. Но попадись с поличным, я бы унизилась, а значение бесед возле
рояля возвысилось бы необычайно.
Однажды, в конце дня, я ненадолго отлучилась из детского сада. А когда
вернулась, увидела возле порога Пашулю. Его лицо постоянно выражало
неудовлетворенность. Не собой, а тем, что происходило вокруг.
Пашуля все делал съежившись - так он стоял, сидел и передвигался. Как
будто выжидательно ощеривался: не заметят, не поймут, не оценят! На каждом
лице что-нибудь выделяется: глаза, или подбородок, или рот. У Пашули выпирал
нос. Вынюхивающе вздернутый, он, казалось, определял на запах отношение к
нему окружающих, их настроения, которые могли отразиться на Пашулиной
судьбе.
Я не любила, когда детей называли уменьшительными именами: Лидуся,
Пашуля, Сонечка... Но с этими сладкозвучными уменьшениями они к нам являлись
из дома. А известно, что конфликт между семьей и детским садом, как и между
семьей и школой, чреват горестными последствиями.
- Ты чего здесь? - спросила я.
- Всех разобрали... А меня - нет.
Голос Пашули выразил острый упрек в адрес его замешкавшихся где-то
родителей.
- А Валерий? Ты не видел его?
Пашуля набрал в нос изрядное количество воздуха и, что-то таким образом
оценив, ответил:
- Он домой ушел!
- Давно?
Пашуля опять набрал в нос порцию окружавшей его среды.
- Давно.
- Один ушел?
- Да, один. Сказал: "Буду ждать маму дома!"
Я, не заходя в детский сад, где еще убиралась нянечка, заспешила через
дорогу.
Но Валерия дома не оказалось. И сразу же холодок ужаса заструился
внутри.
Как-то собравшись на ежегодные воспоминания о невозвратной юности, мои
бывшие одноклассницы завели спор о том, что на свете ужасней всего:
предательство близкого человека, или одиночество, или кровоизлияние в
мозг?... Я сказала то, что было для меня неоспоримо: "Потерять сына!"
Сказала не "ребенка", а именно "сына", потому что у меня был Валерий. Я
могла бы подумать и о кровоизлиянии, от которого, будто срубленное кем-то
незримым молодое, здоровое дерево, рухнул средь бела дня на землю мой муж...
Но сказала: "Потерять сына!"
Когда Валерий родился, врач-акушер, впервые показав мне его, висевшего
где-то в тумане, словно бы вдали от меня, одурманенной болью и счастьем,