"Анатолий Алексин. Не родись красивой..." - читать интересную книгу автора

оставляли его равнодушным даже при крайней измотанности. Дарили ему
восстановление сил...
Бригада возвращала Вадиму земное бытие. А бытие главного реаниматолога
устремилось к незнакомке в белом халате.
- Я бы хотела увидеться с вами. Поговорить... По поводу здоровья Вадима
Степановича.
- Вы жена?
- Нет... Просто сотрудница.
Алексей Борисович заинтересованно скользнул взглядом по пальцам ее
правой руки. Обручального кольца не было. Натренированный мужской взгляд
подсказал: она, скорее всего, вообще не замужем.
Он полностью воспрял от усталости и врачебного напряжения:
- Вам встретиться со мной практически полезно. А мне с вами очень
приятно. Подобное вам, не сомневаюсь, говорят все, кроме молодых дам. Они
почему-то не большие поклонницы чужих женских прелестей. Да и пожилые, я
слышал, тоже.
Когда мужчины приникали глазами к ее, будто по искуснейшему проекту
созданной шее, к скульптурно выверенным ногам и груди, притягательность
которых ей скрыть не удавалось, в Маше закипало бешенство. По какому праву
разгуливает по ней эта бесцеремонность? Губами бормочут одно - о выдуманных
делах, о безразличных им в данный момент медицинских проблемах, об
опостылевшем медицинском долге, а примитивной своей физиологией...
Поклонники искательно не отрывались от нее, безнадежно пытаясь настроить
Машины биотоки на одну волну со своими.
Но Алексей Борисович не клеился и не прилипал, а высказывался с
честной, обескураживающей прямолинейностью. Кроме того, в профессоре, даже
измученном, обнаружилось нечто такое, что заставило ее обратиться к зеркалу,
вмонтированному в боковую кабинетную стену.
- Вот мой телефон... - Он протянул ей квадратик ватмана, предварительно
из трех номеров вычеркнув два. Маша мельком взглянула: он оставил номер
домашнего телефона.

Вадим вернулся на землю. Алексею Борисовичу он был фактически незнаком.
И стал чужим после того, как возвратился к жизни. Считать близкими и родными
всех, кто уходил, но с его помощью возвращался, профессор был просто не в
силах. Он мог бы провозгласить что-нибудь противоположное и возвышенное, как
провозглашают со сцен и экранов, но это выглядело бы красивостью, а он
красивости предпочитал красоту. И еще истину, даже если она погружена в не
очень нарядные одеяния...
"Сколько ему может быть лет? - непредвиденно подумала Маша. И
вспомнила - еще более непредвиденно, необъяснимо, - что у Гете лет в
восемьдесят был роман с юной девицей. - А ему, наверное, меньше на четверть
века. Или возле того..." Те диковинные размышления она старалась прогнать:
"Что за бред! Мне-то какое дело до его возраста? Он - не Гете, а я не
восемнадцатилетняя Гретхен". Маша пыталась все поставить на место. Но уже
было поздно: нелогичные с виду мысли всхожими семенами упали на ждавшую их,
взрыхленную почву. Сперва Маша семян не заметила. Но они окопались...

Кто-то позвонил жене Вадима и сообщил о случившемся. Она в домашнем
халате и впопыхах накинутом на него плаще ворвалась в кабинет, когда мужа