"Анатолий Алексин. Вторая очень страшная история " - читать интересную книгу автора

(словно орал один-единственный голос!) и общим выражением лиц. Взглянешь - и
покажется, что все как один ликуют и все как один благополучны в семейном,
материальном и прочих смыслах. О, если б можно было и вправду "сказку
сделать былью"! Об этом я задумался позже. А в тот день мне все очень
нравилось: и одинаковые восклицания, и одинаковые жесты. Мне было хорошо...
А люди, я заметил, часто по своему настроению судят о настроении остальных.
Мы поднимались по лестнице "все выше и выше". Значение слова "деткинцы"
с каждым пролетом в моем сознании возрастало, а к четвертому этажу стало
звучать примерно как "челюскинцы" или "папанинцы".
Шествовавшая немного впереди Мура с отработанной пылкостью дирижировала
приветственными криками и, казалось, даже вспышками лампочек, полетом
разноцветных кружочков и квадратиков, которые сохранились у нас с
новогоднего вечера.
Дорога по школьной лестнице превращалась для меня постепенно в дорогу
славы.

Глава III,
в которой я спускаюсь не на землю,
но в президиум

Мура, которую никак нельзя было назвать "прехорошенькой", училась
когда-то у основателя нашего литературного кружка Святослава Николаевича.
Того самого, который создал "Уголок Гл. Бородаева", а потом успешно отвадил
Глеба от собак и людей, вознеся его над людьми и собаками. Мура не только
училась у Святослава Николаевича, но и многому научилась у него. Она знала,
что наша школа непременно должна чем-нибудь выделяться: в районе, а еще
лучше - в городе, а еще того лучше - во всей стране. На планету и Вселенную
Мура пока не замахивалась. Она часто и убежденно провозглашала: "Школа - моя
семья". Я понял, что на другую семью Мура уже не надеялась.
Сыщик своим метким профессиональным взором обычно натыкается на приметы
внешне второстепенные, которые неожиданно оказываются первостепенными. Мура,
на мой детективный взгляд, была далека от каких-либо преступлений. Поэтому
взор мой на какие-либо второстепенные приметы не натыкался.
У Муры все было открыто-первостепенным: и верность "Клубу поразительных
встреч", и страсть к поискам "облика" нашей школы. Она искала этот
"облик"... И нашла! Им стал мой детективный подвиг.
- На руки его! На руки! И повыше... Повыше! - огласила она школьный
коридор, к которому привела лестница славы.
И ученики меня понесли... Я смотрел не в потолок и не в небо за окном,
к которым я немного приблизился, а вниз, на вытоптанный башмаками и туфлями
пол. Мысль была одна, или, точней, было одно лишь желание, поскольку мысли
триумф из головы вышибает: пусть Наташа Кулагина станет свидетельницей (тьфу
ты, все время возникают уголовные термины!), в общем, станет очевидицей
моего торжества. Но она очевидицей стать не пожелала, а, обогнав
торжественную процессию, устремилась прямо в девчачий туалет.
Я-то при ней делаю вид, что вообще никогда не пользуюсь туалетом, что я
выше этого (особенно я возвысился над туалетом теперь!). А она не стеснялась
ничего, что было, как она говорит, естественным ("Подожди минутку: мне нужно
зайти туда..."). Разве можно было после этого не верить каждому Наташиному
слову?